Она додумалась до гениального решения — не давать Андрею разом больше десяти рублей, чтоб уберечь от расточительства и кутежей в какой-то, воображаемой ею, «плохой компании». В последнюю минуту, правда, она, вытирая слезы, сунула ему в карман вторую десятку.
Ничтожность денежных ресурсов нарушила все планы на вечер. Из экономии он выпил коньяку дома перед уходом. Номера телефонов у него в мозгу хранились надежно, как в телефонной книге. Потом в городе он после небольшого колебания набрал номер Сони.
К телефону подошла Юля. Он ошеломленно молчал, задерживая дыхание, и она угадала, что это он.
— Зачем мне звонить, — тоскливо сказала она в молчащую трубку. — И опять пить нехорошо.
Он не был пьян, но, сам того не замечая, все время задерживал дыхание. И когда, неожиданно для себя, вдруг выдохнул: «Да неужели ты думаешь!..» — получилось это каким-то мычанием, и Юля бросила трубку.
Он стоял в телефонной будке и все еще с нежностью и восторгом узнавал — продолжал слышать, как она выговорила «нехорошо». Там было это ее «ш», к которому отдаленно, едва слышно примешивалось «ф». Так получалось у нее только в моменты волнения, растерянности — смягченное, видно, оставшееся еще от детского: «хорошо», с выходом на «ш»!
Когда-то ему это очень нравилось. Он к ней приставал: «Я хорофый». — «Нет, хороший». — «А может, парфывый?» — «Паршивый и есть!» — «Пускай буду паршивый, а ты скажи, как ты умеешь!» — и видел ее смеющиеся глаза, когда она сдавалась и нарочно говорила, как ему нравилось...
Трубка качалась, стукаясь о стенку кабины. Он ее поймал и, стиснув зубы, поспешно во второй раз набрал номер Сони и снова чуть не попал к Юле. Просто наваждение какое-то! Он бросил трубку и выскочил на улицу, слыша, как она стукается, раскачиваясь на цепочке.
Он три квартала прошел, чтоб наконец из другого автомата правильно набрать номер Сони.
Соня была Софья Валериановна, заведующая экспериментальной лабораторией, сухая, колючая умница. Всеми был признан ее удивительный аналитический талант и весь день в своей лаборатории в институте она была похожа на устремленную к цели торпеду: точную, беспощадную, бездушную. А по вечерам в однокомнатной квартире худенькая и востроносенькая женщина бесшумно двигалась, близоруко щурясь, читала, курила, заваривала чай на одну чашку, оставшись наедине со своим одиночеством и ожиданием, которое она тщательно скрывала даже от большого зеркала, отражавшего каждое ее движение.
Она очень старалась не показывать, но все-таки было заметно, как трудно ей удерживаться, чтоб не броситься к нему на шею, потому что он этого не любил.
«Ну и ну! — подумал он со снисходительным сочувствием, — да ведь она даже ресницы не смывает на ночь, на тот случай, что вдруг я к ней приду! Так и лежит в чистеньком голубом халатике и ждет, и ждет, и ждет...»
— Хочешь, у меня, кажется, осталось немного виски. Шотландское, кажется... — Она приоткрыла дверцу шкафчика и хмыкнула, как бы слегка удивленно.
Как ни странно, бутылка действительно оказалась именно там и, как ни поразительно, виски осталось ровно столько, сколько он не допил в последний раз. Он взял бутылку, пригляделся, повертывая ее на столе перед собой.
— Действительно, шотландское! — Хм, миллиметр в миллиметр, капля в каплю, никто в его отсутствие не притрагивался. Она тотчас насторожилась, а он из жалости смазал насмешку. — А ты, Соня, потихоньку клюкать начала?
Она с жалким самодовольством усмехнулась. С развязным и равнодушным видом она сидела, поджав под себя ногу, глаз от него не могла оторвать, стараясь нагловато щуриться, бедная, до смерти обрадованная, без памяти влюбленная. Видно было, как трудно ей это давалось: все время держать себя на коротком поводу.
Он отшвырнул пиджак и взял ее за плечи, не то обнимая, не то мешая ей прижаться к нему слишком близко, и она, потеряв голову, кинулась целовать его ниже плеча, куда могла только дотянуться.
Когда он уходил, глаза у нее были какие-то несчастно-счастливые. Она выглядела почти совсем хорошенькой, и ему вдруг стало нехорошо.
— Лучше бы мне не приходить к тебе, а?
В глазах у нее отразились отчаяние и страх. Она сама это чувствовала, поспешила отвернуться и стала шарить у себя за спиной по столику, никак не могла нащупать пачку сигарет, как слепая, ткнулась пальцами в пепельницу, наконец схватила и стиснула в кулаке пачку.
— Да что ты! — ей почти удалось усмехнуться. — Заходи всегда, когда захочется. — Это у нее очень хорошо получилось, только зря она повторила, это «заходи» во второй раз прозвучало очень плохо, почти как мольба. Мужчины этого, кажется, не выносят.