Чаепитие, то есть накрывание на стол, доставание пачек печенья, добавление варенья из большой банки в две вазочки — оказалось лучшим выходом из неловкого, тягостного положения, в котором нечаянно оказалась вся сборная компания.
Все оказались при деле и, как ни странно, стали брать варенье, хрустеть сухариками и пить чай, точно для этого тут и собрались.
И вот за этим обыденным, домашним занятием у всех отлегло от сердца, всем вдруг стало казаться, будто они давно, хорошо и доверчиво знакомы. Точно спутники, которых связала дальняя, долгая общая дорога.
— А вы его дочка? Я так и подумала, — вдруг быстро спросила Галя и, сама себе утвердительно кивнув головой, улыбнулась Юле одними глазами. — А Инспектор к вашей маме... в клинику? Она уже, может быть, выздоровела, да?
— Ее, может быть, отпустят домой, только ненадолго. Может быть, на Новый год. Но это точно неизвестно.
— А она давно?..
— Давно.
— К Новому году она уже должна выздороветь?
— Нет, — Юля ответила спокойно, уклончиво. — Просто ее отпустят на Новый год. Вот мы и ждали.
— Чего вы ждете? — недоверчиво вмешалась Зинка. — Отпустят или нет?
— Вот увидим! — хмурясь, отвернулась Юля.
— Вы знаете! — вдруг с чуткой бестактностью прервала становившийся странным разговор Галя. — Вы знаете, где мы познакомились? — Она впервые после его смерти заговорила про мужа. Почему-то ей легко стало. Даже захотелось тут, сейчас что-нибудь рассказать. Точно говорила о том, что было незапамятно давно, так давно, что о себе можно говорить уже как о третьем лице. — Он меня с танцплощадки взял. Околачивалась я по танцплощадкам. Водки я еще не пила, нет. Так, кагор какой-нибудь. До водки не дошла, и он меня увидел, сам не танцевал, а увидел и увел. И я от него два раза убегала. Он все сверхурочно работал, чтоб мне подготовиться поступить в медицинский, а сейчас я уже на второй курс перешла. Он на такси работал, пока я не окончу, а тогда он поступит... кто меня знал, не поверили бы, что когда-нибудь поступлю и на втором курсе буду. И я бы не поверила... А вот как получилось, правда?
Телефон зазвонил от долгого ожидания нервным, режущим ухо звоном. Юля схватила трубку.
— Я, я... — тихо проговорила упавшим голосом. — О-ой... Неправда?.. Ой, с ума сойду...
Голос Владимира Семеновича звучал суховато, он говорил из какого-то официального места, как бы небрежно, по-деловому:
— Юля, понимаешь, мы скоро приедем... Да, с мамой... Ее одевают, она уже одевается.
— Как, прямо сейчас?.. — в испуге внезапной нечаянной радости кричала Юля. — У нас даже занавески не повешены... И мы тут чай пьем! Мы тут все чай пьем... А на сколько? Неужто до после Нового года?
— Ну, зачем тебе трубку, мы же едем сию минуту... Это мама подошла!
— Юля, мы сейчас едем! — голос матери ликующий, совсем здоровый голос, звенящий от счастья. — Лезвин у нас? Ты его не отпускай! А кто еще?
— Мама, ты их не знаешь... Ну, да, Зина здесь с одним, Дымковым, и Галя, они собираются уходить.
— Неправда! — возмущенно сказала Зина.
— Кто у вас сказал «неправда»? — смеясь, спросила мама.
— Зина сказала.
— Пускай никто не уходит... Сколько времени я гостей не видала. Пригласи их в гости. У нас есть чем их угостить?
— Мама, скорей! — простонала Юля. — Приглашу! Только скорее!..
Едва она, не опомнившись еще, обернулась от телефона, Дымков вскочил:
— Где занавески? Стремянка я видел где. Не бойтесь, будет сделано, как в ателье.
— Это твоя мама? Она сюда приедет? — жадно вытаращив глаза, набросилась Зинка.
— Она вас всех приглашает в гости.
— Я и так не ухожу... Юленька, а как это: до после Нового года — я не понимаю. А потом?
— Что потом?.. Ну, не знаю... Возвращаться обратно в клинику.
— А потом? Юля?
— Кто знает, что бывает потом? Может быть, ее опять отпустят... Ты только подумай, она целый месяц будет дома, даже на Новый год! Она вернется в милую свою прежнюю жизнь! Мы надеяться не смели на такое счастье... Ой, как тут накурено...
Она, нетерпеливо дернув звякнувшим запором, настежь распахнула двойные рамы.
Морозный воздух хлынул в комнату. Далекие окна домов мягко светились через площадь сквозь медленно и косо плывущий поток мохнатых снежинок. Комната наливалась крепким диковатым запахом мороза и вольного снега, казалось, что нет за окном никакого города, а только белые холмистые поля, за которыми вдали едва мерцают чьи-то огоньки в горах.
Галя подошла и испытующе заглянула Юле в лицо.
— А я понимаю. Значит, сейчас все хорошо. Да?
— Да, да, они, наверное, уже садятся в машину... Господи, да они уже, наверное, едут!..
— Наверное. Я рада. — Она робко дотронулась пальцами до ее плеча. — Знаете, правда, я за вас очень рада.