— Да хватит вам, Антоша! — взмолилась Осоцкая. — Бочку вы хотите из меня сделать!
Антоша, не отвечая, вжикнула еще одной молнией на последней юбке, пригладила складки и, глядя в зеркало, невольно хмыкнула:
— Бочку!.. Надо бы еще одну... А то что получится? Змееныш в сарафане. Разве боярышни такие бывают? Вот увидите, Эрастик подымет крик, что мало фактуры.
Через минуту, как всегда без стука, в костюмерную ворвался сам Эраст Орестович, режиссер-постановщик фильма. Джинсы в те годы еще не вошли в силу, и он был в спецодежде с громадными накладными карманами, боковыми, нагрудными и задними, с блестящими пряжками на плечах.
Лицо его было перекошено, точно в приступе зубной боли. Схватившись за голову, он со стоном рухнул на стул и громко стукнулся локтями о гримировальную полку у зеркала, так что на ней подпрыгнули баночки и флаконы.
— Нечистый меня попутал! Какого дьявола я в нем нашел! С кем связался? Марципан. Сахарин. Глюкоза. Педераст он, что ли?
Осоцкая, снова придвинув лицо к самому зеркалу, оттянула уголок века, внимательно всматривалась в свое отражение:
— Ну что вы! Нет, он отчасти даже немножко приставучий. Так, конечно, слегка.
— Да неужели? — изобразил на лице приятное удивление Эраст Орестович, но тут же недоверчиво фыркнул. — Во всяком случае, он такое насекомое в виде... как бы... Нарцисса... Ничего, кроме себя, не видит. Очень уж много о себе понимает... Да чччеррт бы с ним! Главное, массовку собрали, корабль готов, а этот финик вдруг сейчас прислал телеграмму. Он, видите ли, будет в пятницу! А? В пятницу!
— Что ж, мы будем сидеть и его дожидаться? Без него и начинать нельзя?
— Да как я буду снимать? Этот суслик ведь должен вас за руку торжественно провести с корабля на пристань под звон колоколов, среди ликующего народа! Корабль под парусом ждет, массовка двести человек одета, облака великолепные, так и плывут, как по заказу, снимать мы все равно должны и будем, получится чудовищная петрушка, но выхода нет, оператор бегает по двору, ищет кого-нибудь, кого можно сунуть на дальних планах, чтоб виден был только корабль с парусом, а люди чтоб вроде муравейчиков. Вы уже готовы? Пойдемте вместе, поглядим, кого он выкопал.
Они спустились по лестнице и вышли на школьный двор. В садике и на волейбольной площадке гуляли, прохаживались или покуривали, рассевшись по скамейкам, бородатые бояре в высоченных шапках, молодцы в кафтанах, девицы в кокошниках. Отдельно столпились мужики с копьями в одинаковых красных колпаках. Их-то и называли ушкуйниками.
— Ну вот, — бесстрастно, но как бы пожимая плечами или умывая руки, буркнул мрачный оператор. — По конфигурации эти четыре как-нибудь сойдут. Решайте.
Четыре ушкуйника — здоровые мужики — смотрели на них, переглядывались, усмехались и ждали.
Помреж с парчовым кафтаном и шапкой в руках выдвинулся вперед.
— Гм... Ну вот на этого экземпляра примеряйте!
Примерили на этого экземпляра.
Ему кафтан оказался длинен. Второму широковат, а на третьего вовсе не налезал.
— А он почему у вас не одет? — набросился на помрежа Эраст.
— Вы меня? — удивился Тынов. Он стоял в сторонке, разговаривал с Наборным. Тот как раз хвастался, что без него тут ничего бы не получилось, он и старух отыскал невиданных, и молодцов зафрахтовал в ушкуйники, все он!
— Он со мной, Эраст Орестович!
— Прекрасно, прекрасно, покажите-ка руки!
Тынов стоял усмехаясь. Эраст Орестович подскочил к нему, нетерпеливо ухватил его за руки, потянул к себе и вывернул ладонями наружу.
— Вот, — торжествующе закричал он, точно вора за руку поймал. — Поглядите? Как?
Мрачный оператор нехотя посмотрел на руки Тынова.
— Ну, что руки? Ничего руки. А на что нам руки?
— Крупёшник! Отдельным планом. Когда она руку подает. Возьмем такую лапищу покажем в парчовом рукаве. А потом пускай опять суслик со своим маникюром. Мариночка, дайте-ка сюда свою руку! Вот сюда, на его лапу...
Тынов высвободил руки и попятился.
— Чего это они на меня-то набросились?
Наборный зашипел, как гусь, и сделал страшное лицо. Кинулся вперед и заслонил его своим телом.
— Эраст Орестович, только если вы моего друга берете, пускай ему выпишут как эпизод. Скажете директору?
— Скажу, скажу, что вы его загородили! — Он отодвинул Наборного и опять ухватил Тынова за руку. — Вот! Мариночка, давайте!
— Ему? — Осоцкая почти не глядя положила свою руку на ладонь Тынова, которую ей подставил Эраст Орестович.