– Ненавижу это, – поравнявшись со мной, глухо произносит Кот и без нужды поправляет кант на плече. Поводырь не на шутку взволнован, но ещё больше – зол.
– Что?
– Твою любимую игру "Ну-ка, просчитаем всё на три шага вперёд"!
– Это не игра, – возражаю я, слегка натягивая поводья. – У каждого события есть причина. У каждой причины есть следствие. Разберись в них, и увидишь не отдельно стоящие деревья, а сможешь подняться над лесом и охватить его одним взглядом.
– Мудра и на диво скромна – редкое сочетание!.. – его кулаки сжимаются. – Гьёргов клык! Я так надеялся, что это только слухи. За год растерять союзников… разорвать договор с Каменными воронами, сцепиться с Триадой, словно одного Орлиного когтя им мало… глупцы! Давай, скажи это.
– Снова играем в загадки, Кот?
– "Я же предупреждала"! – шипит он, как настоящий кот, которому отдавили хвост. – "Серебряные стрелы – труп. Ещё дышащий – но всё равно труп. Им не выстоять. Мы идём в самое пекло". Ну?!
– Тише, Кот, – бывший мистик спокоен и невозмутим, словно мы говорим о погоде. – Что было – то было. Решение мы принимали вместе, и, видит Промыслитель, вместе будем за него отвечать. К тому же, – я не вижу его лица, но голос выдаёт улыбку, – выбор дороги сейчас у нас невелик. Не так ли, Йоле?
– Мне другое странно, – тихо шепчет Трава, из-под опущенных ресниц косясь на какую-то охотницу, – эти-то зачем пришли? Зачем из своих чащоб выползли? Чтобы всех одним ударом?.. Солдаты вечно гибнут за вождей, которых и в глаза не видели, но зачем отдавать жизнь за глупого вождя?! Их Старик не заслуживает того, чтобы за него умирать.
Конечно, он прав. Когда противник заведомо сильнее, сталкиваться с ним лоб в лоб – самоубийство. Это как идти на полярного медведя с голыми руками. Он прав.
– Они и не будут умирать за него. Они будут драться за себя. За свою руку.
– Долго ещё, Кот? – быстро спрашивает Лазурь, неодобрительно качая головой. Он видит меня насквозь.
– Пять шагов и три прискока, – хмуро откликается Поводырь. Если бы молнии, которые иногда мечут его глаза, могли убивать, от меня бы и пепла не осталось. А гневная отповедь уже просится с языка. Нет, Лазурь, сколько не пытайся, мир меж нами возможен лишь в твоих мечтах. Для Кота я навсегда останусь желторотым птенчиком, невесть что возомнившей о себе соплячкой, которая – зинжи бы её унесли! – слишком часто оказывается права, в то время как он, мудрый и старший, ошибается. Не знаю, что язвит его сильнее. – Если ясновельможная госпожа А'йорд соблаговолит повернуть повозку, мы войдём во двор Теней.
Благодарю за напоминание, недруг мой верный! Почётное второе место в списке того, что раздражает во мне Кота, занимает моё имя. Временами я прямо-таки слышу, как в его голове шелестит страницами генеалогический справочник, а сам Кот, перебрав все мои проступки, переходит к грехам предков с обеих сторон до двадцатого колена. Благо, род А'йордов – один из древнейших, есть где размахнуться.
– Мы – А'йорды, – произнося эти слова, Верховная neri Виренис неторопливо расхаживает по комнате. Слабо мерцают бриллиантовые нити в льняных волосах, еле слышно шелестит роскошное бальное платье, каблучки звонко стучат по ослепительно белым плитам пола. Моя мать холодна и непреклонна, как северный ветер, и так же безжалостна. – Наша семья пять столетий держит руку Неподвластных и носит их печати, но запомни, Эль'кирин, А'йорды ведут, а не следуют. Так было и так будет.
– Помни, кто ты, – шепчет она, ведя меня в зал Испытаний, – и не разочаруй меня. А'йорды никогда не получали меньше, чем сталь.
– Не самый худший выбор, – мгновение она рассматривает Пламенеющий знак, приколотый на мою куртку – белый на белом, хрусталь и серебро, а затем медленно, словно во сне протягивает руку и касается его кончиками пальцев. Ветер – здесь, на верхней галерее, его хватает – треплет её волосы, грозя разрушить идеально уложенную "корону", но она впервые не обращает на это внимания, а на ресницах дрожат… Неужели слёзы?
Нет. Это только ветер. А'йорды не плачут. Слёзы – удел слабых, А'йорд не может быть слаб. А'йорд…
Но гордая голова наклонена, тонкие изящные пальцы поглаживают хрустальную звезду, и Виренис смотрит на меня, Йоле, а не Эль'кирин А'йорд. На миг она выпускает эмоции из-под ледяной брони, взгляд теплеет. "Я горжусь тобой. Я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом, доченька…"
Взмах длинных светлых ресниц – барды сравнивают их с лепестками звездоцветов, растущих на вершинах снежных гор – и синие глаза вновь полны льда. Краткий миг слабости миновал. Мать выпрямляется и высоко вскидывает голову.
– А'йорд всегда сохраняет хладнокровие, – чётко произносит она. – Сильные эмоции неконструктивны. Запомни это. И станешь подлинно великой.
– Да, нэри-мать.
Иного я не ждала. Ласковая улыбка матери, её тёплые руки и нежные объятья – для других. А я – А'йорд. У меня есть только Виренис с льдисто-синими глазами и холодным, как замёрзший пруд, голосом. "Не самый худший выбор" – единственная похвала, какую можно от неё получить.
– Дозволено ли мне теперь вернуться в Академию, нэри-мать? Нас отпустили только известить семью.
– А ещё запомни, – словно не слыша, говорит Виренис, – порой самая большая сила проистекает из слабости.
Я растерянно молчу, не зная, что ответить. На гладкий лоб матери набегает морщинка.
– Любовь. Многие из стоящих у власти недооценивают её могущество, – уголки ярких губ подрагивают, словно она пытается сдержать улыбку. – Они говорят, что нужно позволять любить себя, но не влюбляться, ибо чувства делают нас слабыми и уязвимыми. Они говорят, что истинно великий дорожит только собой. Но когда любишь, как я твоего отца, силы вдвое прибавляется. А продаешься за положение и богатство… или просто от тоски, скуки или нетерпения берешь себе кого-нибудь – рискуешь потерять половину того, что имела.
Какая ещё мать скажет такие слова своей тринадцатилетней дочери в день её посвящения? Только Виренис.