Я ловила его взгляд на своей руке, как он смотрит на шрамы на моих руках, на вертикальные и горизонтальные линии, которые темными полосами исчертили мою руку. Я резала себя наверняка в тот раз, но, по замыслу великого мироздания, все еще тут, живая и дышу этим воздухом. Интересно, о чем думает этот человек? Мне кажется, в тот момент были слышны шестеренки его мозга, которые двигались в своем анализе. Улыбнувшись, я опустила руку. Возможно, все будет, как и всегда: почему, зачем, не задумывалась ли я о чем-то еще? Конечно, я думала и о других способах, но этот показался мне самым оптимальным для меня.
В моем понимании, у смерти должна быть своя эстетика. Ведь это конечная фаза нашего существования. Мы и так приходим сюда не в самом лучшем виде, крикливые, слабые и окровавленные. Так почему бы не уйти с наиболее прекрасным видом? Веревка, крыша, броситься подо что-то уничтожает все, что было и делает безобразным месивом. И в хрониках ты запомнишься как разбитое тело, без намека на человечность. Нет, мне хочется сохранить хоть что-то от того, что я человек, и моего достоинства. Кровь покинет тело, она выйдет в нужном количестве, чтобы ослабить тело. Давление в теле падает и тебе хочется спать. В руках рождается прохлада, в прочем, как и во всех конечностях. Мне нравится в этом то, что мое лицо в момент конца не будет изуродовано какой-то гримасой, не будет висеть язык, и я не буду с опухшим синевато-серым лицом. И не будет больше никаких следов на теле, кроме тех порезов на руках, что будут сокрыты от посторонних одеждой.
Мужчина сдвинул брови и откинулся на спинку своего кресла. Что же он мне скажет? Что же он спросит из тех вопросов, что я уже и так знаю? Я рассматриваю его черты лица. До этого я уже смотрела на него, но только чтобы запомнить, так как после того, как я пролежала какое-то время без сознания, кажется, я стала меньше видеть лица. В этот раз я смотрю на него иначе, отмечая, что у него приятные черты лица, не такие угловатые. Он мне напоминает чем-то античный бюст, какого-нибудь римлянина. У него так же как и у этих статуй относительно короткие волосы. Все, что отличало его от этого бюста, это заросшее лицо щетиной, морщины у края глаз, мимические эти морщины, от которых хотят избавиться женщины, не понимая, как же от этого уникальны и прекрасны люди. А еще, только сейчас заметила, что у него есть на щеке шрам, и явно не от бритвы. Небольшой, прямо на скуле, словно его что-то задело.
-Я читал, что именно из-за вот этого, ты тут и оказалась Теша, - наконец нарушив тишину, психолог снова смотрел на меня. Его глаза, похожие на жидкий металл, были более живыми, чем у обладателей похожего цвета, в них чувствовалась жизнь и участие. Интересно, можно ли родиться психологом, чтобы можно глядя на человека сказать «Это твое призвание!»,- суицидальные наклонности, скажем так, верный путь оказаться в клинике под присмотром. Тем более, что у тебя это не первая попытка.
-Да, вы и сами видели эти узоры. В последний раз я действовала наверняка, - пожав плечом, я расслабленно откинулась на спинку стула и запрокинула голову, прикрывая глаза, - мистер Прайс. Мы с вами оба знаем, что терапия ничего не дает, если пациент сам не хочет бороться. Насильно заставить кого-то быть нормальным, как того хочет общество в своей модели, очень сложно. Ведь и философы спрашивали, что есть норма, а что отклонение. Люди куда сложнее, чем кажутся, а психиатрия и психология хотят все упростить, как и любая наука.
Пока я говорила, он встал из-за своего стола, обошел его и прислонился к его краю, прямо передо мной. Мне не нужно было даже видеть, чтобы знать это, что он стоит, скрестив руки на груди, смотрит на меня и слушает.
-Ты образованная молодая девушка Теша, ты сама понимаешь свою ситуацию, но и ты так же понимаешь, что моя работа – это помочь тебе, - вкрадчивый голос звучал так, словно он пытался преодолеть ту границу, у которой начинаются доверительные отношения, чтобы я была более откровенной. Только вот его просчет был в том, что для меня не имеет значения, ибо говорю, открыто и честно давно, так как нет смысла лгать кому-то о своих действиях, а уж тем более себе.