— Лейб, что у тебя? — как назло, прорезается Герзе.
— Ничего, — сквозь зубы отвечает Лейб. — Дай отдохнуть.
— Сказал бы я, где ты отдохнёшь… — негромко бормочет Герзе.
На фоне слышатся какие-то щелчки.
— Что это за звук?
— А? Так, пытаюсь выиграть время.
— И как?
— Не очень.
До поразительного внезапно и неуместно Лейб понимает, что вообще-то скучал по такой болтовне. Нормальной, не как с Рури, едва цедящей слова. …Цедящим?
— Герзе?
— Ну?
— Кто это? Это… та Рури? Или нет?
— Не та.
Он сжимает зубы и кивает. Сделав над собой усилие, бредёт дальше, держась за стену.
— Я никогда не спрашивал. Что… было с той?
Герзе отвечает не сразу.
— Разбилась. Я видел тело.
Лейб стискивает кулаки. Зачем спросил? Что ему делать с этим знанием? Забыть?
— И она… правда была террористкой? Использовала меня?
Герзе вздыхает как-то очень тяжело и устало.
— Лейб, я что, твой психолог? Справляйся с чувством вины сам, пожалуйста. Она была из оппозиции. Положила довольно много моих людей, вёрткая была, всегда уходила. Гражданских вроде не трогала, не знаю. Любила она тебя или нет — без понятия. Я не читаю мысли.
Он замолкает и снова щёлкает чем-то.
Конечно, Герзе ему — не психолог. Но Лейб полагал, что друг. Ха, сколько вообще из всего, что он думал, близко к правде?
— Так, Лейб, — вдруг говорит Герзе изменившимся тоном. — Я не смогу вести тебя дальше. Есто дело сказал, пробуй связаться с Сейгой.
Вызов прерывается прежде, чем Лейб успевает ответить.
Есто. Так зовут этого… не Рури? Ну да, кажется, домашние его так звали.
Вот же, а Лейб ещё пробовал клеиться поначалу. И всё пытался выяснять отношения…
Кто это вообще, Храт его побери?
Лейб находит выданный Есто номер, но вызов не проходит. Если прикинуть, во всей этой кутерьме поле должно быть такое, что волосы дыбом встают от одной мысли. Да и Сейга — не дура, поди, принимать сейчас незнакомые сигналы.
Сплюнув, Лейб тащится дальше. Интересно, там, в конце нарисованного Есто пунктира, что его ждёт? Что, если нет никакой Сейги больше? Может, Лейб так и умрёт в этом отвратительно пыльном подземье.
В очередном коридоре не горит свет. Приходится преодолевать вслепую, то и дело запинаясь обо что-то — Лейб не хочет думать, обо что. Зато в следующем, напротив, светло — но совсем не так, как последнее время. Эта часть комплекса, видимо, выходит к самой поверхности. Сквозь дыру в потолке пробиваются солнечные лучи. Подумать только, вот это всё случилось прямо посреди бела дня…
Лейб смотрит на безумно яркий, жизнерадостно голубой кусок неба наверху. Не серый или бежевый, как всё вокруг последние недели. Не треклятый красный. Замечательный цвет. Аж до слёз. И воздух совсем другой, круто отличающийся от пусть и хорошо вентилируемого, но подвала. Лейб, наверное, даже мог бы вскарабкаться наверх по удачной насыпи из обломков. На самую поверхность.
Дорожка на проекции неумолимо ведёт дальше, мимо дыры. Тот путь свободен, но…
Да почему Лейб вообще должен туда идти? Даже не зная, правда ли там кто-то ждёт. А если и ждёт, что с того? Может, это тот самый шанс Лейба. Уйти, затеряться, прослыть погибшим. Зажить новой, нормальной жизнью. Какое ему дело до обещаний Есто? Тот, вообще-то, чётко показал, что не стал бы особо о Лейбе заботиться, если б не Сейга. И бросил на полпути ради Герзе. Значит, не так-то важно было привести Лейба к Сейге.
В жопу их всех.
Сейгу, Есто, Герзе.
Лейб медленно подходит к насыпи и неуклюже лезет вверх по обломкам.
Вдалеке что-то грохочет, будто обрушаясь.
Время кончилось. Есто почти удалось уложиться в шесть минут — выжав из нового тела всё, на что оно только способно, и чуть больше. Герзе продержался целых пять с половиной.
И этого не хватило.
Есто сгибается в кашле, задыхаясь от клубов пыли и от боли — в боку, груди, ногах. Болит всё.
— Герзе… — хрипит Есто, поднеся браслет почти вплотную к губам. — Герзе?!
Браслет молчит. Нет сигнала. Ничего нет на той стороне.
Не получилось.
Надо возвращаться. Найти Лейба — и только бы этот идиот ни во что не влип. Как глупо было оставлять его ради заведомо безнадёжной затеи. Нужно разыскать Сейгу и остальных.
Есто обессиленно опускается на колени, пытается перевести дух, склонившись к самому полу и зарывшись руками в волосы.
Это вообще не должно быть трагедией. Безымянные никогда друг другу не уделяли внимания. Нельзя подпитаться от себе подобных. Обитать рядом — только мешать друг другу. Они старались вообще не пересекаться. Если пересекались — быстро расходились. Даже не запоминали друг друга.