- С чьих... похорон?
- Моих... Я на это решилась. Конечно, меня в гробу заменяла восковая кукла, заранее заказанная одному мастеру своего дела... Научил меня этому твой Неназываемый. Ведь сам он подобное... Неоднократно уже проделывал. Люди давно уже научились изготовлять восковые "персоны", не так ли? Документы, медицинское освидетельствование - тоже он помог подготовить. Да, пора уже, мой, друг, пора...
- Вы будете... Жить с нами, в Доме?
- Да, и существовать под новым ником, так сказать. Теперь я тоже... без имени.
- Это - ерунда. А что за сообщение, что надо срочно ехать? Что там случилось?
- Всё прошло гладко; церемония давно завершена. Поминки - тоже. В газетах напечатают некролог... Только, одна из моих правнучек, моя любимица, София, очень расстроилась... Не могу оставить девочку в таком виде. Сейчас она, вся в слезах, неожиданно заснула. Я... хочу купить ей сладостей, подарков. Приехать, потихонечку растормошить - так только, чтобы не напугать... Сказать, что я просто буду теперь жить в другом месте, но что это наша с ней большая тайна. Скажу: "Не грусти, мой хороший!" - так я всегда ей говорила... Обниму покрепче... Я не могу иначе; а меня теперь никто из посторонних не узнает: на улице же я маскировалась под бабулю...
- Так и рождаются легенды про фей... Крестных, и так далее...
- Да, наверное.
Внутренний дворик был прекрасен. Среди шумного города, каменных строений - там, где не было ни одного дерева на улице, - внутри он хранил в себе яблочный сад, витую ажурную лесенку - и смутное, внеземное очарование. Деревья, сейчас заснеженные и замерзшие, тихо и уютно смотрелись на фоне темного уже неба. И снег всё падал и падал...
Милица провела Фанни через занесенный снегом двор. Остановилась перед небольшой дверцей, основательно заваленной снегом. По-видимому, та вела в какое-то служебное помещение.
- Подожди, - она оттащила Фанни немного в сторону от входа. - Поговорим напоследок... Давно хочу спросить, что у вас с Неназываемым?
Фанни растерялась.
- Ну... С точки зрения современных людей... Ничего. Абсолютно ничего. Наверное, можно сказать, что мы - друзья.
- Друзья? - Милица слегка приподняла верхнюю бровь, и посмотрела на Фанни скептически. - Ну, уж нет. Это я и Неназываемый, к примеру, - друзья. Он выдергивал меня не раз из сложных... Гм... Переделок. Мы с ним не раз вели душеспасительные беседы за кружкой кофе. Но я для него - не женщина, а радистка Кэт. Образно выражаясь. Боевая подруга, в общем. Но вот на тебя... Я же вижу, как он смотрит.
- А почему... Этот вопрос вам интересен? - спросила Фанни, неожиданно для себя самой перейдя на "вы".
- Ну... Знаешь ли, я очень давний друг Неназываемого. И мы с ним во многом похожи. Такие, как мы, устанавливают предел между своим внутренним миром и миром внешним. Или же, он устанавливается сам. А любовь... Для нас всех, я думаю - имея в виду теперь и себя, ведь я... Уже пережила свои собственные похороны... Так вот, для нас любовь внешняя, со всеми её внешними проявлениями, - в общем-то, давно уже не интересна. Правда?
- Да.
- А внутренний мир, тот самый, в который мы никого не пускаем - он весьма изолирован. Мы - люди внутреннего мира. И если вдруг, неожиданно, любовь прорастает в нас, она идет оттуда. Изнутри; и настолько глубоко изнутри, что я соглашусь даже с верой в существование прежних жизней. Родство души рождается изнутри, и от него никуда не деться. Не уйти, не разминуться. Ведь правда?
- Быть может...
- Вы связаны душами, и можете говорить об этом, или же - никогда не говорить об этом... Ведь слова не имеют для вас никакого значения. Не правда ли? Или... Зачем я спрашиваю об этом? Знаешь ли, всё это... Внушает мне некоторую надежду. На то, что я... не останусь живой мумией. Что чувства и радость огорчения и боль живых... Слишком сильные, чтобы от них отмахнуться - не исключение из правила; что вы все... Тоже такие же сентиментальные, не лишенные чувств "ненужных" и далеких от дела, но... Таких человечных...
- Это... Действительно важно для вас?
- Несомненно; я ведь вступаю в новую эпоху своей жизни... Знаешь, милочка, женщины - они такие женщины... Когда-то, во время войны, разрухи, потери документов, я... Даже умудрилась уменьшить себе возраст... Так, немного: всего лишь лет не пятьдесят. Об этом даже Неназываемый не знает. И... знаешь ли, этого мне было достаточно, чтобы действительно стать моложе, душой и телом. А сейчас... Сейчас мне нужно просто стать... иной. Навсегда.
- Это... Совсем не обязательно, - шепнула Фанни.
Милица, неожиданно и порывисто, крепко её обняла.
- Прощай, мой хороший! Извини за все эти вопросы, высказанные и не высказанные... Прощай, маленькая моя!
- Почему именно прощай?
- У меня есть предчувствие, что я вас теперь увижу весьма не скоро... Он, как всегда, играет в свои страшные игры, а ты... Ты поедешь за ним.
- Но, даже если так... Мы же ещё встретимся?
- Он не первый раз пропадает на моей памяти... И обычно исчезновения длятся лет пятьдесят... Это - такой срок, за который... Мы становимся иными людьми. Настолько иными, что приходится как бы знакомиться заново. Часто, говорят, мы даже физически меняемся: иным становится цвет глаз, волос, черты лица, походка... Ты, наверное, уже понимаешь, что у нас всё не как у людей... Внутреннее меняет наше внешнее, не наоборот. Впрочем, потому мы... И не стареем. Мы не даем себе состариться внутренне... Даже, если имеем морщины, живот, - мы тогда боремся со старостью тела, и преодолеваем её.
- Не знаю, внутренняя ли это работа. Или - просто какое-то чудо. До сих пор не знаю, - заметила Фанни.
Дверь Фанни открыла, когда осталась уже одна в этом тихом дворике. Далее, миновав тесную прихожую, она пошла по темному коридору, и вышла на свет, к небольшой комнатке. Её встретил и приветствовал пожилой человек, которого Милица предупредила о приходе Фанни. Он был одет в рабочую одежду и держал в руках старинный механизм - и, казалось, никак не мог с ним расстаться. Он представился:
- Я - Павел... Фанни, вы не могли бы подождать немного? Я скоро закончу. Посидите пока немного, выпейте чаю, - предложил он.
Фанни осмотрела комнату. В которой везде - не только на полках, но и на креслах, на столике - везде были книги или старые журналы. А также, какие-то ящики со всякими старинными предметами, значками, коробочки и механизмы.
Заварив чай, Павел присел за тот же стол, за которым сидела Фанни. Лампа, что стояла на столе, теперь освещала сильнее то, что и ранее было у музейного работника в руках.
- Это... Часовой механизм, сработанный самим Кулибиным. Случайно попал ко мне в руки, и я пытаюсь с ним разобраться. Мне осталось совсем немного, и...
Он не договорил, потому что уткнулся в лежащий на столе журнал, прочел несколько фраз, и перелистнул страницу. Через некоторое время, на которое он полностью углубился в чтение, он снова перелистнул страницу, и сказал с сожалением:
- Жаль... Далее текст оборван. Хорошо, что я всегда несколько дел выполняю, одновременно: иначе расстроился бы...
Положив часовой механизм на стол, он взял лупу, какой-то инструмент, и закрутил в механизме пружинку. Потом он еще куда-то нажал, что-то там, внутри, щелкнуло, затем раздалось ритмичное тиканье.
- Получилось! - радостно, по-ребячески, вскрикнул Павел. Потом потянулся за своей кружкой. Чай оказался крепким и несладким, но Павел предложил Фанни ещё и пряники.
Выпив кружку чая, он, наконец, повел Фанни какими-то коридорами; потом по винтовой лестнице они спустились в подвал.
Там пахло плесенью, старым деревом, лаком, патиной металла; Павел осветил их путь небольшим фонариком.
- Здесь, в этом подземном ходу, давно ничья нога не ступала, - сказал он.
Фанни споткнулась о что-то, наверное, о спинку кресла; под ногами много чего валялось.
- Осторожно, - сказал Павел, придержав её под локоть.