В пятницу после уроков я прошел мимо Сандрины, когда она стояла у своего шкафчика, и сказал ей: «До завтра, Сандрина». Она ответила, что идет с мамой покупать мне подарок, а какой, не скажет. Тут подошла Виолена, ее лучшая подружка, и они обе засмеялись и повернулись ко мне спиной, а потом спрятались за дверцей Сандрининого шкафчика, и Сандрина что-то зашептала Виолене на ухо. Я ушел и по дороге думал, какие все-таки девчонки странные: сначала рисуют тебе «С» с улиточками на поздравительной открытке, а потом только ты соберешься с ними поговорить, а они давай шушукаться и секретничать.
В субботу утром я хотел помочь маме все приготовить, разложить на блюда чипсы, вишни с беконом, мини-хот-доги, расставить бутылки с газировкой и соком и все остальное, но мама сказала, что не надо, она сама все сделает, ведь сегодня мой праздник, и чтобы я лучше шел к себе одеваться, а то не успею до прихода гостей. Я спросил: «А фруктовый пунш ты купила?» Оказалось, что нет. «Беда», — подумал я. Сандрина-то в школьном завтраке всегда приносит из дома фруктовый пунш. Хоть бы она не очень расстроилась, когда увидит, что у меня на столе его нет.
Я поднялся в свою комнату и переоделся. Надел мои любимые черные брюки, голубую рубашку, на ноги — крутые кроссовки, которые светятся в темноте. Потом пошел в ванную и почистил зубы. Причесался перед зеркалом, нашел в шкафчике мамин гель и немного смазал волосы, чтобы быть похожим на старшеклассников, которых я иногда вижу на школьном дворе. Все получилось, кажется, и вправду красиво, потому что мама, когда я спустился, так и ахнула: «Боже мой, Жереми, сегодня же не Рождество, это ведь просто день рождения!» Потом она засмеялась: «Как ее зовут?» Я будто бы не понял кого, но мама не отстала: «Ну что ты, Жереми, скажи мне, я же твоя мама». И я сказал ей по секрету, что это рыженькая Сандрина, только попросил никому не говорить. Она приложила палец к губам: «Молчок». И спросила, что в ней такого особенного, в Сандрине. Я рассказал маме, что волосы у нее рыжие, а на щеках веснушки и вообще она очень красивая, хоть я и дразню ее иногда Морковкой. Это маме не понравилось, она сказала, что девочек дразнить нехорошо. Я ответил, что Сандрина тоже дразнится: «Жереми — конец сожми». Мама странно на меня посмотрела, а я еще рассказал про Сандринины духи с ароматом зеленых яблок, они так хорошо пахнут, точь-в-точь, как мамина пена для ванны. Мама спросила, хорошо ли Сандрина учится, и я ответил, что хорошо и еще занимается балетом, танцует в красивой пышной пачке, как у балерин в «Щелкунчике». Мама сказала, что ей не терпится посмотреть на Сандрину, и мы вместе отнесли блюда с чипсами в подвал.
Ребята пришли первыми — папа Шарля привез всех на своей большой машине. Мама предложила ему кофе, но он отказался, тогда она напомнила, что ждет его в четыре. Мои друзья хотели сразу вручить мне подарки, но мама сказала, что надо подождать пирога.
Мы спустились в подвал. Я показал, какую космическую станцию подарил мне отец, ребятам она тоже очень понравилась. Максимилиан посмотрел на меня и вдруг спросил: «А что это с тобой, Жереми? В честь чего это ты так вырядился?» Я ответил: «Скажешь тоже», а Шарль подхватил: «Ты это ради которой? Сандрины, Виолены или Ноэми?» Я ему чуть было не врезал, но только буркнул: «Дураки!» Потом встал и перенес чипсы поближе к дивану. Все начали есть. И тут Никола спросил, кому какая девчонка в классе больше нравится. Жозеф сказал: никакая, Жан-Франсуа — что ему больше нравятся старшеклассницы, Максимилиан рассказал, как он недавно ущипнул Солей за ляжку, потому что она подсунула люцерну в его сэндвич с ростбифом, а Шарль признался, что ему нравится одна девочка, которая живет по соседству с их загородным домом, и он с ней целовался по-настоящему, когда они ходили в лес. Жозеф скривился: фу, гадость, там же микробы. Никола засмеялся и сказал, что лучше всех девчонок наша учительница физкультуры и что на прошлой неделе, когда на волейболе у него была судорога, так это не взаправду — он притворялся, чтобы она наклонилась над ним, хотел разглядеть, что у нее под майкой. Жозеф сказал: ничего там хорошего, у девчонок под майками, сначала-то все как у нас, а в четырнадцать лет начинает раздуваться, и чем они старше, тем страшнее под майками, потому что от тяжести там у них все начинает свисать до пупа. «Как у моей мамы», — пояснил Жозеф, сделав страшные глаза. Никола спросил меня: «Ну а тебе-то какая больше всех нравится?» Я замотал головой: «Не знаю, не знаю». «Это очень просто, — подсказал Шарль, — ты представь, с какой бы ты хотел поцеловаться». Я повторил: «Не знаю», и Жозеф закивал: «Ну и правильно, правильно, гадость какая, там полно микробов». А я стеснялся признаться, что мне нравится Сандрина, ну никак язык не поворачивался. Тогда, я сказал: «Передайте мне острые чипсы». Никола спросил: «А ты нам музыку поставишь?» Он, оказывается, хотел танцевать медленные танцы с девчонками в обнимку. Я не возражал, но как быть: ведь девчонок будет трое, а ребят пятеро? Жозеф сразу сказал, чтобы его не считали, он никогда не танцует с девчонками в обнимку. То есть кто-то один оставался лишний. Максимилиан предложил танцевать по очереди, вроде как в волейболе, на вылет. Я подумал про себя, что тогда все по очереди будут танцевать с Сандриной, и понял, почему папа сказал, что девочек должно быть больше, — чтобы без всяких волейбольных правил можно было танцевать с той, которая тебе нравится. И я соврал друзьям, сказал: «Ребята, а у меня нет музыки для медленных танцев в обнимку».