Черт возьми, не делай вид, что меня нет! Я не пустое место, а стараюсь помочь!
Подползаю к нему ближе и пытаюсь коснуться ладонью его щеки, но Данька отстранился от меня, будто я прокаженная. Он пытается быть сильным, невозмутимым, как тогда при первой нашей встрече. Когда я застала его в душевой, где его сначала избили, а потом заперли. Но я вижу, как ему тяжело даются слова и он прилагает титанические усилия чтобы делать вид, что все нормально. Как и тогда, я чувствую, что он закрывается от меня, отвергает любую помощь. И от этого больнее вдвойне. Чувство вины, за то, что произошло грызет меня изнутри, поэтому я сдерживаюсь чтобы не вспылить на друга, который делает вид, что помощь ему не нужна.
— Пойдем к машине, прошу, нужно остановить кровь и вызвать скорую, — молю Даньку, чтобы он послушался меня.
Но он по-прежнему молчит. Одним резким рывком он встает на ноги, я же поднимаюсь следом, и держу его за руку, чтобы не упал. Но он отмахивается от меня и неуверенными шагами направляется к машине. Иду следом за ним, готовая в любую секунду поддержать, если его ноги не удержат, и он начнет падать.
— Дань, прости меня! — кричу на него, только бы он обратил на меня внимание, а не игнорировал, не отталкивал.
Перекрываю ему путь, выставив ладони вперед, на его грудь.
— Да постой же! Выслушай меня! — но он обходит меня и идет дальше.
Остановившись возле машины, Данил одаривает меня печальным, равнодушным, холодным взглядом, отчего мне стало не по себе. Я понимаю, что он задумал, но не в силах что — либо изменить и заставить его слушать меня. Данька достает ключи, открывает дверь и садится за руль. Делаю пару шагов к машине и касаюсь ладонью стекла, за которым он пытается завести машину.
— Не делай это! Прошу! Только не ты! — сквозь всхлипывания кричу ему и бью ладонью по стеклу, чтобы опустил его, выслушал.
Но он смотрим вперед в лобовое стекло, как будто меня здесь и нет. Слышу, как загудел мотор, отхожу на шаг назад. Данька вытерев тыльной стороной ладони кровь с губы, выворачивает руль и оставляет меня одну. На пустынной улице, ночью, со слезами на глазах. Смотрю вслед уезжающей машине и опускаюсь на колени, на голый холодный асфальт. Закрываю лицо ладонями и до боли сжимаю губы, чтобы сдержать бушующую во мне боль и потерю самого близкого человека. Слезы еще текут и мои ладони становятся мокрыми, зажимаю глаза пальцами и стараюсь остановить влагу, но это бесполезно. Убираю ладони с лица и поднимаю его к небу. Среди облаков вижу просвет одинокой луны, облака окружили ее и грозятся скрыть из виду. Теперь и я осталась совсем одна, без поддержки, с грузом проблем, которые душат меня.
Я ненавидела Марка всеми фибрами своей души, но не предполагала, что раньше моя ненависть была ни что по сравнению с тем, что я испытываю к нему сейчас. Терпеть его издевательства, наглость, высокомерие, я больше не намерена. Последней каплей моего терпения была сегодняшняя ночь, когда Марк поднял руку на Даниила и я навсегда потеряла самого близкого мне человека. С меня хватит.
***
Крепко сжимаю в руках небольшой батончик «Сникерс», а в мыслях уже предвкушаю, как он тает во рту. Я голодна, как стадо мамонтов, и не уверенна, что удастся насытиться этой малюсенькой шоколадкой, но это единственное на что мне хватило денег.
После того, как Данька оставил меня, я больше часа пыталась прийти в себя. Слезы душили меня, злоба к Марку желчью горела внутри, но я все же взяла себя в руки, и направилась в сторону дома. Только оказавшись возле своего подъезда, я опомнилась. Как я могла попасть в квартиру, если ключей от нее у меня нет? Я совсем не подумала об этом, пока шагала в сторону дома, съедая себя чувством вины перед Данькой и оплакивая свою потерю. У меня не было не только ключей, но и телефона, используя который я могла бы позвонить другу и попросить его вернуть мои вещи. Я оставила все в сумке, на заднем сидении его авто.
Глупости. Я не стала бы ему звонить ни за что на свете. Даниил оставил меня, давая понять — что ничего общего он иметь со мной больше не хочет. Он никогда не простит меня. Я до сих пор помню его отрешенный взгляд. В котором помимо грусти я видела и разочарование во мне. В нашей дружбе.
Нет, я не стану больше плакать, в том, что Данька от меня отказался, виновата только я сама. Настоящая дружба, помимо поддержки и помощи, нуждается и в доверии. А именно последним я пренебрегла, не поделившись своими проблемами с другом. Бывшем другом. Теперь я не смогу не то чтобы позвонить, но даже показаться ему на глаза. Мне ужасно стыдно и обидно, что я так наплошала и по своей же глупости потеряла последнего близкого мне человека. Раньше, наша дружба была для меня спасением, я всегда знала, что смогу прийти к нему и он меня утешит, поддержит, даст напутствие и направит в нужную сторону. Поэтому и тянула до последнего — боясь его расстроить и мне казалось, что ситуация под контролем. Наши отношения с Марком были отвратительными, но не стали настолько критическими, что бы лететь к Даньке и плакать, как белуга у него на плече, ожидая поддержки. Да что там поддержка, мне просто было достаточно быть рядом с другом, слышать его смех, шутить, дурачиться — всего этого было достаточно. Данька обладает той энергией, от которой я заряжалась и снова бросалась в омут своих проблем. Какие бы трудности не встречались мне на пути, я всегда знала, у меня есть моя опора — Данька. А теперь, когда у меня не осталось никого, и проблемы остались наедине со мной, я не знаю, где мне брать силы, чтобы с ними справиться.
— Разрешите? — слышу мужской голос и поворачиваюсь к его хозяину.
Молодой человек, пытается протиснуться между мной и витриной, на которой лежали упаковки со свежими пончиками. И на одну из них я все это время глядела, мечтая взять именно их вместо шоколадки, на которую я еле наскребла мелочь.
Кивнув головой, я отошла в сторону, пропуская мужчину, а затем проследив как он сует под мышку мои пончики, тяжело вздохнула и пошла на кассу. Шоколадка, так шоколадка. Путь до больницы предстоит длинный, надеюсь, этот батончик успокоит мой желудок, который предательски урчит на весь район, требуя пищи. Поскольку я не могу вернуться домой, у меня остался только один вариант — пойти к отцу и взять у него ключи. Больница находится в противоположной части города, и идти мне предстоит слишком долго. Но я надеюсь успеть к утру, когда откроется приемный покой и меня пропустят к отцу.
Пока стою в очереди на одной из касс, этого круглосуточного супермаркета, осматриваю небольшую очередь у соседней кассы. Глаза снова цепляются за мужчину с моими пончиками. Только сейчас мне удалось его рассмотреть. Высокий, но не худощавый, волосы светло-каштановые небрежно торчат, как будто он забыл их уложить, либо его и вовсе не заботит прическа. Приталенная серая рубашка и узкие темные брюки. Лицо усталое, а взгляд задумчивый и даже пустой.
Попалась. Отвожу взгляд в сторону, когда он заметил, что я его разглядываю. Почему он ухмыляется? Неужели понял, что я ревную его к этим пончикам и горю желанием забрать их? Если бы у меня отсутствовала совесть — то я совершила бы разбой.
Подходит моя очередь и я забываю о незнакомце и пончиках. Расплачиваюсь за батончик и иду на улицу. Решаю спокойно доесть его на скамье, возле стоянки супермаркета, потому как ноги устали от ходьбы. Усаживаюсь на середину скамьи, не хочу, чтобы ко мне присаживались, хоть на улице уже поздно и народа нет. Разворачиваю свой ужин и кусаю шоколадно — ореховую смесь. Рот моментально наполняется слюной и живот благодарно урчит в ответ.
— Можно присесть? — снова этот голос.
— Зачем спрашивать, если уже сел? — Поворачиваю голову и слежу, как незнакомец с моими пончиками, уже сидит на краю скамьи.
Выражения моего лица «какого черта?», он не видит, потому что удобнее устраивается на краю скамьи, и смотрит вперед, ухмыльнувшись, не обращая на меня внимание. Слежу, как он достает из пачки сигарету и подкуривает ее. Хочу обругать его, но за что? Место вроде как общественное. Поэтому закрываю рот и отвернувшись, снова кусаю батончик. Краем уха, слышу треск пластика. Он открыл упаковку с пончиками и собирается по-видимому перекусить. Боже, этот, ни с чем не сравнимый запах свежей выпечки, проникает в мой нос, и я закрываю глаза, пытаясь насладиться этим ароматом. Теперь моя шоколадка кажется безвкусной и мне хочется ее выплюнуть. Но вместо этого я начинаю быстрее работать челюстью чтобы, поскорее покончить с батончиком и уйти. Ну вот кто его просил присаживаться со мной рядом и дразнить этими проклятыми пончиками?