— За ваше процветание!
Признаюсь откровенно, мне доставило большую отраду то, почти детское, удовольствие, какое выразилось при этом на открытом лице моего случайного собеседника. Особенная наивность его улыбки, отзывавшаяся какой-то беззаветностью, не только возбуждала к нему невольную симпатию, но даже способна была очаровать свежего человека.
— Уж ублаготворите в полной комплекции… осмелюсь просить об папироске? — снова обратился ко мне незнакомец, искоса взглянув на часы.
Я молча положил перед ним раскрытый портсигар. Точно прикасаясь к чему-то очень хрупкому, странный гость с величайшей осторожностью достал оттуда двумя пальцами папироску, закурил ее с прежним предварительным смакованием глазами, раза два затянулся, сладко жмурясь, как кот на солнце, и проговорил с видом благодарности:
— Вот теперь… форменно! На повтореньице не соизволите?
Я догадался, что вопрос опять шел о водке, и потребовал еще стаканчик. Произошло новое предварительное смакование глазами, но на этот раз более торопливое почему-то.
— Позвольте полюбопытствовать: вы по какой изволите части шествовать жизненной стезею? — осведомился у меня незнакомец, вытирая рукавом мокрые губы.
Я назвал свою профессию.
— Не красна, не красна дорожка, не розами усыпана… вот как и наша же.
— А вы чем занимаетесь? — полюбопытствовал в свою очередь и я.
— Теньер, батенька, в своем роде.
— Художник?
— Во, во, во… vous avais raison [1]. Позвольте уж отрекомендоваться в полной комплекции: Иван Петров Толстопяткин. Можно сказать, ношу аристократическую фамилию — двойную: предполагается, что мои славные предки ознаменовали себя толстыми пятками, то есть, надо полагать, частенько удирали на них от голода и холода…
Сопровождая почти каждое слово своей речи все той же чарующей наивной улыбкой, художник вдруг остановился и опять тревожно взглянул на часы, которые показывали теперь без четверти одиннадцать.
— А знатному потомку все-таки жутко… — проговорил он, словно в раздумье.
— Как это «жутко»? — переспросил я машинально.
— Изволили ехать по улочке? — прохладно?
— Да, сегодня порядочный мороз.
— Так вот роковой час наступает…
— Как это «роковой час»?
— А когда заведение запирается. Федор Семенович на этот счет жесток: и трех минут льготы не даст.
— Уж это верно, — подтвердил тот, смеясь и высовываясь из-за выручки.
Я подумал, что моему собеседнику еще хочется выпить, и распорядился было новым стаканчиком, но оказалось, что речь теперь клонилась совсем не к тому.
— Вы мне лучше ваш пятачок в металлических фондах ассигнуйте, — сказал художник, краснея, как пристыженная институтка:- при сегодняшней температуре любоваться красотами природы не ублаготворителыю.
— Разве у вас нет квартиры?
— В прошлом году была, а нынче мы без крова обретаемся…
И опять беззаветная улыбка осветила симпатичное лицо Ивана Петровича.
Я поспешил предложить ему два двугривенных — единственную мелочь, которая была при мне. Толстопяткин, видимо, растерялся и как-то нерешительно перебирал двумя пальцами серебряные монеты, лежавшие теперь на его мозолистой ладони.
— Не обременительно? — спросил он меня наконец, тяжело вздохнув.
— Нисколько, — успокоил я его. — Вероятно, у вас нет работы в последнее время? Это ведь с каждым может случиться.
— Нашлась бы работа, да красок нет, купить не на что, — ответил он как-то меланхолически.
Мне стало ужасно жаль этого бездомного чудака.
— Послушайте, Иван Петрович! — заговорил я, помолчав:- да вы ели ли сегодня что-нибудь?
Толстопяткин нервно встрепенулся, опять посмотрел на меня в упор своими выпуклыми голубыми глазами и чистосердечно признался:
— Откровенно вам сказать, вчера утром ел: глаз купцу замазал.
— Как «глаз замазали»? — удивился я.
— А так и замазал… как замазывают-то? Встретил я вчера утром одного коммерсанта здесь из мучного лабаза. Разговорились мы с ним, слово за слово, вот как с вами, — он и говорит: — «Как вы тепериче будете из художников, то я должоц вам признаться, что дети у меня глаз на фотографическом патрете испортили. Не можете ли вы это самое дело оборудовать мне в наилучшем виде?» — Могу, — говорю: — только у меня с собой китайской туши да кисточки нет. — «Это, говорит, у нас и дома найдется: мальчонка мой в гимназию ходит, так географические карты туда рисует». Глаз мы замазали «в наилучшем виде», чаем меня купец напоил с булкой, двугривенный дал, — вот я на это и вкусил вчера от плодов земных.