Она делает шаг по направлению к нему и начинает расстегивать его рубашку. Он чувствует усилия пальцев на пуговицах, и прикосновение мокрых волос к щеке, и чистый густой запах женщины, и грязи, и масла для волос. Его руки скользят по ее телу и касаются кожи, исцарапанной камнями и ветками; он понимает, что вовсе не создал ее. Она откидывает волосы назад, смотрит прямо на него, и Форрестер, содрогнувшись, понимает: все наоборот. Он не создавал ее. Это она создала его. У него нет и никогда не будет другого смысла, чем тот, что она вкладывает в него.
Она стягивает с него одежду, потрескивающий огонь сушит его кожу, и он больше не удивляется тому, что находится в этом теплом пыльном месте, где медные горшки для воды и связки хвороста аккуратно уложены вдоль стен. Снаружи беснуется буря, а в пещере маленькие ладони округляются вокруг его бедер, тянут его, и Форрестер, сплетаясь с девушкой ногами, падает на пол.
Потоп пришел и смыл весь мир, кроме Амриты. Вода встряхнула и ощупала ее, выпутала из сари, подталкивая со всех сторон, как огромный грубоватый пес. Затем отпустила — и она выбралась на берег, дрожа от обжигающего прикосновения ветра к голой коже. Мимо нее проносились в тусклом свете люди, животные, пожитки — все вещи усопшего мира, сметаемые в забвение.
Это старый мир, а она — мать нового. Она вглядывается в мокрую темноту и вытаскивает из потока мужчину с жемчужной кожей. Он дышит часто, как младенец. Грубый, тяжелый звук его дыхания возбуждает ее.
Амрита тащит жемчужного человека вверх, и свод пещеры смыкается над ними. Он падает на пол. Амрита смотрит по сторонам. Здесь есть все, что им может понадобиться. Так что мать мира присаживается на корточки с кремнем и трутом, зажигает огонь и смотрит на свою находку. У него вообще нет цвета, лицо и волосы чисто вымыты и прозрачны, как молоко. Амрита освобождает его от тяжелой и мокрой одежды фиранги[11]. Он беспомощно поднимает руки, чтобы ей легче было снять с него рубашку, опирается на ее плечо, перешагивая шорты цвета хаки.
Теперь он обнажен и, несмотря на беспомощность, очень красив. Амрита проводит рукой по его бедру, по стрелке волос, ведущей вниз от его пупка. Мало-помалу его руки начинают возвращать ей прикосновения, и вскоре она делает то, о чем всегда мечтала.
Их секс неискушен и неистов, больше похож на борьбу, чем на секс; они катаются и терзают друг друга на утоптанном земляном полу. Все происходит быстро, и затем они долго лежат, сплетясь ногами и руками, тяжело дыша. Небывалое ощущение близости тел заставляет их начать все заново. Еще дважды они катаются и царапают друг друга, затем лежат без движения — без сил, блаженно… После третьего раза огонь начинает гаснуть, и пот с пылью окрашивает их кожу в одинаковый буро-красный цвет. Цвет земли.
Они лежат, пока огонь не гаснет окончательно. И тут крошечная искорка мелькает в сознании Форрестера. Затем она разрастается во что-то большее, угрожающее. Он подыскивает этому имя и не может найти. Возможно, это — неназываемое нечто потерянного человека, единственное предназначение которого исполнено. Форрестер смотрит на девушку и понимает: он только что изменил все в своей жизни и не знает, к чему это может привести.
Поэтому Форрестер выходит из пещеры и спускается к воде, которая обрела форму быстрой красной реки. У него кружится голова. Протирая глаза, выпрямляя спину и пытаясь справиться с паникой, он видит нечто узнаваемое: огромный кедр плывет по затопленному оврагу. Форрестер делает шаг, поскользнувшись, падает, грязевой поток подхватывает его и уносит прочь. Последнее, что видит Амрита, — ветви кедра, и среди ветвей — тело в полосках грязи, плывущее вниз по течению, продолжая путешествие, которое она прервала несколькими часами раньше.
В 1918 году в Агре проживает триста тысяч человек — плотно прижатых друг к другу вокруг изгиба реки Джамна. Широкая и ленивая река течет на юго-восток, где в конце концов соединяется с Гангом и впадает в Бенгальский залив. Этот город вырос здесь пять столетий назад, когда моголы, пришедшие с севера, обосновались в этом крае, чтобы строить гробницы, рисовать миниатюры и замышлять новые, еще более кровавые войны.
Если бы вы могли освободиться от силы тяжести и посмотреть на мир с небес, вы увидели бы Агру как нагромождение прессованных кирпичей и песчаника. К югу клубок спутанных улочек разбивается о военную решетку Британского барачного городка (для официальной корреспонденции грубо сокращенного до «Бараков»), Он составлен из геометрических элементов, как детский конструктор; рациональные авеню, строевые плацы и, разумеется, казармы для солдат. На севере это армейское пространство зеркально отражается в Гражданских линиях — рядах побеленных бунгало, в которых живут административные работники и их жены. Жесткость этой второй решетки стерта и смягчена временем, былая стройность планировки тихо увядает на индийской жаре.