– Мусор. Да.
– Мы убираем очистки вот сюда. Ведро здесь. – Оливия показывает ящик под раковиной и замечает гримасу на лице племянника. – Вот, здесь. – Она откидывает крышку, под которой ютится компостное ведерко. Джош бросает туда кожуру от апельсина, отворачивается и вытирает лицо рукавом рубашки.
Оливия облегченно вздыхает – ей все же удалось расшифровать, что он хотел сказать, – но тут их взгляды встречаются, и она замечает странный блеск в его глазах. Опять что-то не так?
– Стоп. Что случилось?
– Ударился… – Он отворачивается, трет ладонью повлажневшие глаза.
– Ну-ну. Все хорошо. Чем ты ударился? – Она не расслышала, что он сказал.
Джош дотрагивается до головы.
Оливия делает шаг назад. Что он имеет в виду?
– Ты ударился головой? Когда?
– Раньше… тогда.
– До того, как приехал сюда?
Он кивает.
– Да. Тогда… давно…
Давно? Как давно? Непонятно.
– Хочешь сказать, что когда-то, давно, ты ударился головой?
Он снова кивает.
– Ладно. Уф… – Оливия прислоняется к столу. – Ты поэтому перепутал апельсин с персиком?
– Да. Путаю слова. Трудно… искать… брать… черт. – Оливия вздрагивает, словно в комнате взорвалась небольшая бомбочка. Джош сжимает губы и с силой выдыхает через нос. – Нашел, – наконец говорит он и расслабляется.
Она пытается собрать произнесенное в некое целое.
– Тебе трудно находить правильные слова, так? – Он кивает и опускает голову, уткнувшись подбородком в грудь, а ей хочется закричать на ту, которой здесь нет. Как же она могла упустить сына?
Бедняга. Самое простое действие, говорение, для него разбитая, с рытвинами и ухабами, дорога. Неудивительно, что мальчишка как будто хочет спрятаться в себе самом.
Что же такое могло с ним случиться? В чем причина такого состояния? Надо бы разобраться. Можно позвонить Майку…
– Тебе нужен доктор?
Джош смотрит на нее большими глазами и трясет головой.
– Хорошо. Если понадобится – скажешь. О’кей?
Он пожимает плечами и снова опускает голову.
– Давай-ка садись. – Ей жаль его. Она подставляет стул к столу, похлопывает по спинке. Пусть успокоится. Да и ей не мешает взять себя в руки. Джош садится. Оливия отступает в сторонку и замечает, что у нее дрожат руки. К такому она не готова совершенно. Дети – это что-то чужое, незнакомое. Как пришельцы. Она никогда с ними не взаимодействовала, никогда не разговаривала один на один. А тут еще паренек, который едва способен связать два слова.
Чтобы унять дрожь, она берет оставшийся после Эмбер пустой бокал, выливает остатки вина, ополаскивает и вдруг вспоминает кое-что, отчего ей становится не по себе. Джош сказал, что Лили ушла.
Губка выскальзывает из пальцев и падает в раковину. Как бы она ни относилась к сестре эти годы, что бы о ней ни думала, но смерти ей никогда не желала и всегда считала само собой разумеющимся, что однажды, когда-нибудь, они еще встретятся, и она скажет сестре, как сильно та обидела ее.
Но если Джош путает слова, то там, на лужайке, он мог сказать именно то, что первым пришло тогда ей в голову. Лили умерла.
Сможет ли она смириться со смертью сестры? И что ей делать с сыном Лили?
Оливия подбирает губку и отжимает воду. Если с Лили что-то случилось, то нужно будет отыскать Итана. Смотреть на его сына, разговаривать с ним – это одно, но растить его – совсем другое. И это другое намного труднее.
В дверь звонят, и Оливия вздрагивает. Джош напрягается и смотрит на дверь, как изготовившийся к прыжку кот.
– Наш обед, – говорит она, вытирая руки и мысленно усмиряя заколотившееся вдруг сердце. Джон настороженно смотрит на нее, потом снова на дверь, наклоняется и хватает рюкзак.
– Еда. Бургеры. – Следуя примеру Эмбер, Оливия выбирает слова попроще, сопровождая их понятными жестами.
Лицо его разглаживается, он снова опускается на стул.
– Я сейчас.
Забрав еду, Оливия делит между ними двумя бургеры и жареную картошку. Не считая довольного ворчания Джоша, едят молча. Он жадно расправляется с чизбургером, она возится с чипсами. Неужели он не ел ничего весь сегодняшний день?
Телефон снова попискивает, сообщая, что оплата прошла, а у нее возникает идея.
– Ты звонил своей маме? Сказал ей, что ты здесь?
Он качает головой.
– А телефон у тебя есть?
Он сует в рот картошку и снова качает головой.
Вот же незадача.
– Послушай. Воспользуйся моим. – Оливия кладет на стол телефон и подталкивает в направлении Джоша. – Позвони ей. Она, должно быть, беспокоится.
Лили убежала, потому что хотела сохранить и оставить ребенка. Следовательно, либо Джош сбежал сам, по собственному желанию, либо с ней случилось что-то, из-за чего им пришлось расстаться. В противном случае Лили вряд ли выпустила бы сына из поля зрения, учитывая его состояние.