Устраиваясь на ночлег, занавес алькова Руслан оставил плотно не прикрытым, чтоб во мраке ночи хоть тени теней можно было различить, случись, придёт она. Он верил – и не верил. Но ждал, как немыслимого чуда.
Многим, сказывают люди, сладко спится под колыбельную, которую напевает дождь за окном, и капель дробь косая об оконное стекло да шум ветвей за окном убаюкивают растерзанные нервы, утишают тревожные мысли.
Но не тут-то было. Ночь сулила быть беспокойной. Проливной дождь терзал и, казалось, рвал на части кров над головой. Гремело. Сверкало. Пусть Руслан и упокоил тело на лежбище, зарылся с головой в подушки, но грезил наяву, и сон никак не шёл.
Вот отворится дверь, зашелестит юбка, и к его ногам не фурией, а волшебной феей бросится дивная женщина со слезами раскаяния на глазах. Она будет умолять простить, клясться и божиться. Он возьмёт её лицо в свои ладони, выпьет все горькие слёзы с глаз… И вдруг – чёрт те что! – он сжимает в своих руках её голову, а тела нет. Голова будто прилипла щеками к ладоням. Он стряхивает, но запястья запутались в косах, и не отнять руки. Те косы шевелятся, вьются, и он видит, холодея от ужаса, что это не косы, а гадюки, и у каждой из пасти лезет язык, раздваиваясь надвое змеиными головами. И в руках у него уже не голова, а череп. Глазницы мерцают зловещим огнём. Он рвётся прочь, и крик уж готов сорваться с уст, когда вдруг слышит:
– Тишш… – как губы шепчут, и ласкают руки.
Кошмар кублом змеиным ещё шевелится в груди, и сердце бьётся, холодеют члены, и дыбом волосы стоят, но крик нейдёт… Задохнулся от насилья в долгом поцелуе. Обнять стремится или оттолкнуть – не может выпростать руки. Руки спутаны – растянуты. Ноги врозь – привязаны. Он распят. Не спит. Во власти губ и рук. Глаза открыл – и не поймёт, отчего трепещет плоть. Глаза сомкнул. Обмяк. Отдался поцелую. В ноздрях щекочет молоком парным:
– Тишш… – шипит, а не змея.
Руки гладят, обнимают.
Грудь губами трогают ему, в живот впиваются зубами и щекочут, лаская пах в глубоком поцелуе – выгибает, корчит судорогой в позывах страсть.
Альков задёрнут. Мрак. Ни лучика надежды, чтоб в кромешной темноте осветить загадку тайных ласк. И он без рук, без ног. Без памяти и вне себя.
Навалилась плоть на плоть. Прижалась грудь к груди. Прерывисто дыханье. Оседлала и, пришпорив, погнала вскачь его. Мелькают блики пред глазами, свист в ушах стоит.
Кончилось дыханье. Казалось, умер – и открылось новое дыханье.
Он уступил страсти умелой, сдавшись на милость и отдавшись во власть. Слился в порыве безумном. Как мог и не мог. Неведомой любви на растерзанье – без начала и без конца, едва не до лучиков рассвета…
Воскресенье началось – с купания в озере, полном лягушек, ни одну из которых, как ни пялься, ныряя с открытыми глазами к песчано-каменистому дну, так и не узрел он в зеленовато-мутных водах.
– Аркадий Наумыч, да вы распугали их! – воскликнул Руслан, выныривая, и чувствуя этакий мальчишеский задор в себе.
– Кого, лягушек? – откликается генерал, повышая запала тон. – Да вон же они – на берегу! Вглядитесь. Всё знакомые лица.
– Что, неужели заняли первые ряды в зрительном зале? – в унисон хохочет Руслан и взбивает вокруг себя руками фонтаны брызг.
Ну конечно же, как если б в цирке, восседают кружком лягушки у края воды и поглядывают на представление, а генерал откалывает номера им на потеху. Разве что не аплодируют, посмеиваясь, точно люди, наблюдающие за продвинутой обезьянкой, которую человек понуждает повторять за собой те или иные простейшие действа из своей родной стихии.
– Что-то я не вижу Якова Филипповича, – говорит Руслан, выходя на берег озера и осматриваясь по сторонам.
Зонтик на месте, удочка рядом, а качалка пуста.
– Дядя взял ружьё и на охоту пошёл.
Заметив недоверие в глазах молодого человека, генерал стёр с лица улыбку и сказал серьёзно:
– Утки к ужину давно обезглавлены, ощипаны, яблоками напичканы и ждут, когда повар сунет их в духовку. Быть может, слышали хлопки вон в том лесочке?
– Уже успел подстрелить?
– Вынужден разочаровать вас. Увы, не охотник с ружьём – мясник с отточенным тесаком ходил по их птичьи души. Ну а дядя по воскресеньям обычно отправляется с утра в лес по банкам пострелять. Та ещё дичь.
Руслан помотал головой и начинал склоняться к тому, чтобы поверить, нежели подвергнуть его слова сомнению. Генералы никогда не бросают слов на ветер, в чём он уже имел возможность не раз за эти дни убедиться.