– Времена, дорогой мой племянник, быстро меняются, а мы – нет. Что и удручает.
– Да бросьте! Вы верно только что сказали: времена другие, да люди прежние.
– Беда. Никто не хочет работать. Демократия хренова.
– При чём тут демократия?
– Никогда не понимал. И тебя сейчас не понимаю. Защитничек… Некие умники наконец растолковали людям, что жизнь человеческая – вещь одноразовая. Вот и пожинаем то, что посеяли. Ты-то сам веришь?! Откуда взяться в небе рыбе, а в море зайцу?!
И засопел, покряхтывая к собственному неудовольствию.
Впрочем, не надо было быть генералом, чтобы смекнуть: пятница… Дело к ночи. Ливень. Гроза… Дай бог, чтоб аварийка к утру на линию выехала – так должен предположить всякий, кто достаточно хорошо знаком с загородной жизнью и нравами, царящими на ближней окраине недалёкой цивилизации. Свет дадут лишь к полудню следующего дня.
– Мне не нравится ваше настроение, – говорит Аркадий Наумыч, пытаясь в темноте вглядеться в глаза дяде и угадать там хотя бы какой намёк. В его голосе звучит неподдельное беспокойство. – Как вы себя чувствуете?
– Я думал, ты спросишь, а почему пакет вскрыт?
– В самом деле, а почему вскрыт?
– Я вскрыл.
– Вы, дядя?! Зачем?
– Чтобы прочитать. Зачем ещё вскрывают чужую почту?
– Ну да, разумеется, – задумчиво теребя в руках конверт, пробормотал Аркадий Наумыч.
Но замешательство длилось недолго. Растерянность уступила раздражению, и Аркадий Наумыч, похоже, решил сорвать зло хоть на ком-то. Бросил конверт на стол да как закричит:
– Али!!! Чёрт бы тебя побрал, ты где шляешься, а?!
– Генерал ругаться плоха. Я тута, в углу шляюсь.
– Не фиг тебе в углу делать. Почему света нет?
– Али не знает. Али думает, дождь и гром – плоха мастер чинил.
– И без подсказок уже догадался. А станция на что? Я только за автоматику две штуки баксов выложил. Иди! Дёрни рубильник.
– Низя рубильник. Саляра нет.
– А почему солярки не закупил?
– Лета.
– Какое, к чёрту, тебе лето?!
– Солнца был вчера.
– Осень уже давно на дворе. Того и гляди: скоро снег повалит.
– Всё равно лета. Не нужна была. В понедельник заказать.
– Ну хоть канистру раздобудь где, а?
– Низя канистра. Форсунка не продута.
– Какая ещё, к чёрту, форсунка? У нас же дизель!
– Всё равно плохая форсунка. Очень грязная. Саляра старый, нехороший.
– Ладно, пускай будет по-твоему. Ну и что, ничего нельзя сделать, что ль?
– Низя. Была тарахтелка. За верёвка дёрнула – затарахтела. Бензина кушала. Я говорила генерал. Генерал не слушала. Тарахтелка выбросить. Соседа помойка взяла. Соседа нету. Тарахтелка нету. Света нету.
– Да ну тебя, балаболка! – уже беря примирительную ноту, незло ворчит Аркадий Наумыч. – И что прикажешь теперь делать?!
– Али свечка несёт. Многа-многа свечка света будет. Дождь и гроза слушать.
– Ну так неси же, чего истукан истуканом сидишь?!
Не прошло и пяти минут, как Али внёс свечи в подсвечниках, и в ожившем тенями зале просветлело на чуть. Один подсвечник Али поставил на журнальный столик – напротив камина, между дядей и племянником. И ждёт дальнейших распоряжений, глядя на хозяина с собачьим выражением в глазах, ну разве что, выражая преданность чувств и помыслов, не завилял хвостом, которым как-то не пришлось ему ещё обжиться.
– Подбрось поленьев в камин и ступай, – велит Яков Филиппович. – Да, погоди! И принеси коньяку, лимон и мне большую сигару.
– Дядя, вам врач не велел…
Дядя не ответил – племянник не посмел настаивать.
Али в точности и быстро исполнил все распоряжения хозяина, и уже стоит подле в ожидании новых указаний.
– У нас серьёзный разговор, – наказывает Яков Филиппович слуге. – Если кто будет спрашивать, скажешь, что я занят, и я-де не велел беспокоить, кроме как по крайней необходимости. Сегодня я никого не жду и не принимаю. Ты понял меня?
Али кивнул.
– Тогда ступай.
Али поклонился и, бесшумно ступая ватными бахилами по паркету, вышел из зала, плотно притворив за спиною дверь.
Аркадий Наумыч меж тем разглядывал в дрожащем свете пламени свечей содержимое конверта. На пригласительном билете было написано от руки красивым круглым почерком с завитушками:
Прошу Вас прибыть завтра к 20.00.
Без опозданий.
Форма одежды – светская.
Адрес и схему проезда генерал нашёл на оборотной стороне пригласительного билета.
– Я, дядя, завидую вам белой завистью, – проговорил он в заоблачной задумчивости, всё ещё теребя в руках пригласительный билет. Губы чуть тронулись завитками мечтательности, и в уголках поселилась загадочная улыбка. – Такого, как Али, ещё поискать надо. Вот только не больно вышколен…