Дышалось Аркадию Наумычу неровно.
Он не посмел отлучиться в буфет, чтобы опрокинуть для бодрости рюмашку коньяку под сигаретку, и остался на посту, выглядывая с высоты орлиным взором всяк входящего в чрево храма лицедейных искусств. И был едва ли не немедленно вознаграждён за терпение и стойкость прекрасным её явлением, достойным кисти художника, ежели б тому холстом служил лёд, а красками – снега. Аж дух захватило, когда взглядом издалека поймал её взгляд, – и устремился навстречу с букетом цветов. Софья Андреевна привечала его с прохладцей.
Как снежная королева – вся в белом. Бледные жемчужно-розовые губы. Сиятельные, изумрудами чистейшей воды лучатся глаза.
Несвойственная его стану и театральным обстоятельствам, робость вдруг овладела генералом, когда коснулся губами небрежно протянутой ему на одно лишь мимолётное мгновение руки – не удержать в своих ладонях, не испытать тепла от прикосновения к чудесному, волшебному, чарующему. Кольнуло – задело: как будто деловое свидание. Он ощущал натянутость и принуждённость, а мечтал о лёгкости и надеялся на флирт.
В пять минут девятого они уже располагались в отдельной ложе, и для Аркадия Наумыча этот загадочный, таинственный вечер в театре начинал наполняться волшебством. Чуть-чуть кружилась голова, когда он бросал быстрый взгляд вниз, в партер, что заполнялся публикой под характерный гул с призвуком перекатистого эха под сводами. Но страха высоты не выказывал. Он ждал, не смея заговорить первым и тем самым разрушить изрядно затянувшийся послед очарования.
– Вы знаете, Аркадий Наумыч, – отвечала, словно бы отгадав его мысли, Софья Андреевна на незаданный им вслух вопрос, – что мнение моё о вас не очень высокое. Но после случая с Казановских-младшим вы просто пали в моих глазах, так что я даже не хотела ни видеть вас, ни слышать о вас. Я даже запретила в моём присутствии упоминать ваше имя.
– Софья Андревна, голубушка, помилуйте! Да что ж такое вы говорите?!
– Не перебивайте. Исключительно благодаря тому, что вам покровительствует ваш дядя, я всё ж таки склоняюсь к тому, чтобы терпеть вас где-то по соседству.
– Ну, слава богу, слава богу! Вы меня просто к жизни вернули!
Софья Андреевна вдруг оскалилась, и зубы сверкнули будто лезвие клинка на солнце. Надо было быть столь бравым и бесстрашным, каким и чувствовал себя генерал по жизни, чтобы холодный пот не прошиб, когда кровь в жилах стынет.
– Доверия моего вы пока что не заслуживаете, и, тем не менее, я считаю, вы отнюдь не потерянный пока что для меня материал. Наверное, стоит нам сойтись поближе.
Аркадий Наумыч весь будто сжался в единый трепещущий комок, готовясь к душевному порыву, как тот нежного цветка созревший бутон, который, вмиг покрывшись росой, со всей своей пылкой страстью распускается навстречу восходящему на горизонте солнцу, – и уж так и сыплет он комплиментами до самоуничижительных определений:
– Я б своими бровями до блеска начистил мысики ваших туфелек, лишь бы только снискать ваш благосклонный взгляд…
Она приподняла кверху бровь, и он замолк мгновенно. Прозвучал первый звонок, и генерал зашептал:
– Это была просто шутка. Я имел честь лично объясниться с Казановских-старшим. Ну, приключился, дескать, небольшой казус. С кем по неопытности не бывает? Казановских-старший, скрепя сердце, вынужден был признать правоту моих доводов. Молодой человек счёл, будто это я его изнасиловал, когда никто вовсе не собирался насиловать его. Слава богу, недоразумение разрешилось самым естественным образом. Затем я имел объяснение с молодым человеком, и Руслан принёс мне свои извинения. Мы пожали друг другу руки, по-дружески обнялись… и я почувствовал лёгкий трепет, исходящий от него. Поэтому я принял решение, на правах старшего и более опытного товарища, откровенно обсудить многие стороны интимной жизни…
Раздался второй звонок, а Аркадий Наумыч, будто не слыша, продолжал торопливо оправдываться:
– Кстати, Софья Андревна, а вы знаете, что Руслан Казановских имел не очень продолжительный, но весьма бурный роман? И это после всего того, что он, как сам утверждает, пережил! Причём сразу с обеими сестричками. Кто бы только мог подумать?! Хм, губа не дура. Весьма очаровательные и пылкие создания, впрочем. Одна рыженькая, другая чёрненькая…
– Наслышана изрядно об этих бестиях. Надо будет повнимательнее к ним приглядеться.
– Ну, молод, не опытен, а самомнение – просто через край. Его немножко полюбили, чуть позабавились, а он – едва не изнасиловали. Избалован больно, я так скажу. И нежен, как недотрога. Кто по молодости не питал несбыточных иллюзий?