– Разве есть выбор? – спросил Яков Филиппович, не отрывая грустного взгляда от глаз племянника.
– Выбор есть всегда, – только и обмолвилась Софья Андреевна.
Яков Филиппович уронил голову на грудь. Опустил глаза долу. Вздохнул тяжко и прошептал: «Уговор дороже смерти!»
– Подписываем, стало быть, – после долгого задумчивого роздыха едва выдавил из себя и, отступая на два шага назад, уже твёрдым голосом заключил: – Договор.
– На одной хартии кровью собственной рукой, – торжественно изрёк тот маленький толстый лысый человек в белом халате да положил раскрученный свиток на грудь генералу. Сам же быстрым движением одной руки извлёк из нагрудного кармана вещь – нечто вроде медицинского инструмента, ежели б гранили те из алмазов чистой воды, а другой рукой крепко ухватил генерала за запястье и, дважды полоснув, сделал крестообразный неглубокий надрез. Прыснула кровь – фонтанчиком по дуге на пергамен. Не выпуская из своих рук запястья, поднял вверх гранёную вещь и, поворачивая для обозрения из стороны в сторону, громко произнёс:
– Писало!
Приложил писало к кровоточащему надрезу – кровь, когда отнял, свернулась прямо на глазах, и рана перестала кровоточить; затем вложил писало генералу в правую руку между большим, средним и указательным пальцами, при этом приподнимая свободной рукой голову больного и поддерживая её на весу, чтоб не упала.
Сан Саныч – тут как тут верный левша! – поддержал левой рукой правую руку своего шефа и услужливо нацелил её писалом на свиток. Аркадий Наумыч поставил росчерк своей собственной кровью на пергамене и, совершенно изнемогая от этого усилия, безвольно откинулся на подушку, едва-едва сдерживаясь, чтоб не сомкнуть глаз.
Маленький толстый лысый человек в белом халате принял из рук генерала писало, вставил его каким-то образом в свиток, где, очевидно, был предусмотрен крепёж, а сам свиток туго закрутил, перевязал бечевой и протянул Софье Андреевне.
– Вот и всё, – сказала она, обращаясь к Аркадию Наумычу. – Как вы того желали. До скорой встречи – в новой жизни!
И отступила, освобождая проход к койке больного.
– Сейчас сделаем укольчик, – бодрым голосом молвит медсестра, подступая со шприцем. – Это совсем не больно. Вы досчитаете до десяти и заснёте, ничего не почувствовав. А как проснётесь, то ощутите себя совершенно здоровым, и сбросите годков этак с двадцать зараз. Помяните мои слова: и месяца не минует, как наших медицинских сестричек уже будете хватать за мягкие места.
Говорит, а сама улыбается, нащупывая обескровленную вену.
Кивает согласно Сан Саныч из-за её плеча и бодрится:
– Вот такая палата! – Показывает большой палец. – Не палата, а мечта. Пять звёзд. И девочки все – что надо, как на подбор.
Погружённый в смятённые раздумья, хмуро поглядывает из своего тревожного далека Яков Филиппович и безмолвствует, не смея выказать жалости крупицы.
– Я сам всё досконально проверил, шеф, – спешит доложить Сан Саныч. – И лично удостоверился. Почки хорошие, здоровые, камней нет, червей нет. Так что всё обойдётся, и будет как нельзя лучше. Слава богу, этим ублюдкам есть чем ответить за свои бесчинства…
Во взгляде Софьи Андреевны будто тлеют тёплые добрые угольки, и ободряюще лучатся её глубокие зелёные глаза сочувствием и поддержкой.
Аркадий Наумыч ощутил холодок на руке, запах спирта, затем укол.
– Считайте, – велела медсестра.
– Раз, два, – послушно шевельнул пересохшими губами Аркадий Наумыч, будто задумался на мгновение, заглядывая в вечность, и выдавил из себя: – Где же ты была?! Была… была…
– Считайте!
Последнее слово было:
– Три…
На счёт три он лишился чувств и воли.
– Уговор дороже смерти, – послышалось, как шепчут чьи-то губы.
Или только мнилось ему.
А что есть слово, тем более последнее слово, и какая неведомая сила в нём заключена – непознанная и неразгаданная, ежели в начало всех начал положено слово, и слово есть венец любому делу? Тщетны наши помыслы, и тщетны дела наши без слова, и даже сам господь бог бессилен пред нашими суетными словами.
– В конце концов, – задумчиво проговорила Софья Андреевна про себя так, что никто, кроме неё самой, не мог расслышать её печальных слов, – каждый человек сам себе готовит свой ад – своими собственными руками.
Она вышла из палаты. За ней проследовал Яков Филиппович, опираясь на трость.
Сан Саныч дождался, пока эскулапы ни погрузят сонное, бесчувственное тело генерала на тележку, чтоб увезти на экзекуцию, и проследил до самой операционной.