И тут один из пацанов, тот, что ножичком играл все время, пока я рассказывал, и говорит:
- А чем, - говорит, - докажешь, что ты - Знахарь, а не дурилка фанерная?
Я к Железному повернулся и вежливо так говорю:
- Я сейчас встану, ты не беспокойся.
И с трудом выдираю свою жопу из кресла. А тот, что пистолет протирал - раз, и направил его на меня.
Я ему:
- Что ж ты волыной-то играешь? Я тут один, а вас - шестеро, куда я денусь?
А он отвечает:
- Если ты и вправду Знахарь, то тут про тебя рассказы ходили интересные, как ты голыми руками-ногами народ разгребал. Так что я с пистолетиком посижу. Он мне не мешает.
- Ладно, - говорю, - смотрите.
Задрал я свитерок свой драненький, приспустил порты и по брюху рукой с силой - туда-сюда, туда-сюда, аж кожа загорелась. Покраснело мое брюхо, и на нем, как в проявителе, шрам мой знаменитый и вылез.
И вижу - Железный с пистолетчиком друг на друга - зырк-зырк, а пистолетчик Железному так уверенно кивает. Мол, Знахарь это. Будь уверен.
Ну ладно. Уселся я на место и жду. Что же дальше?
А дальше Железный чифирчику еще глотнул и спрашивает:
- А как докажешь, что не врешь ты про историю с общаком? Может, у тебя какой другой интерес имеется?
Ну, на это у меня ход заготовлен был.
- А вот тут, Железный, просьба у меня к тебе очень серьезная. Отправь ты немедля в Питер маляву. Пусть братки питерские тебе быстро ответят, и сам все узнаешь. А пока письмишко будет над Родиной нашей порхать, побуду я у тебя гостем невольным на твоих харчах да на гостеприимстве хозяйском. А как ответ придет, так все само и решится. У меня другого выхода нет.
Настала тишина.
Железный думал.
А когда пахан думает, то лезть с базарами - не дело.
Думал он минут пять. А эти все с игрушками своими балуются. Один - с финкой бритвенной заточки, другой - с пистолетом вороным.
Для меня эти пять минут - как пять часов тянулись.
Наконец поднял Железный голову от дум тяжелых, посмотрел на меня и медленно говорит:
- Да, Знахарь, это ты правильно сказал. У тебя отсюда выхода нет.
Братва подобралась, и опять пистолет в мою сторону повернулся.
- Ты ведь знаешь, что любой уважающий себя вор должен тебе брюхо вспороть. И не так, как ты сам сделал это в Крестах, а по-настоящему. Так, чтобы дерьмо твое по полу разлилось. Знаешь?
И голос у него недобрый. Ой, недобрый…
А я сижу и молчу.
Что же, думаю, так и окончатся мои приключения в каптерке этой неприбранной?
- А я вор уважаемый. И сам себя уважаю. И зону свою уважаемой сделал. Вот я и думаю, а нужно мне это - братанов беспокоить, человечка с малявой отправлять, шелабушки на это все тратить? Пришить тебя тут, да и все! А мне за это только руку пожмут. А голову твою на кол надеть, чтобы видели, что бывает с теми, кто грабки к святому тянет, к общаку!
Его голос окреп, он подался в мою сторону, и я решил, что если конец мне, то его-то я с собой точно прихвачу. Мне бы только один удар из сидячей позиции успеть провести.
А он продолжал:
- А ты - кто? Да ты - никто. Ты пришел на зону к честным ворам, рассказал нам историю про Шехерезаду, сказку какую-то, и думаешь, что сейчас все бросятся народ беспокоить и малявы во все стороны слать?
Ну, думаю, кранты. Приехали.
Трое уже встали и отошли на пару шагов. Это чтобы пространство иметь для резких действий.
Ой, Знахарь, что-то сейчас будет…
- И что за рыбу ты на самом деле ловишь в этой истории - никому не известно. Я даже не спрашиваю тебя об этом, потому что вижу, что ты не все рассказал. И не рассказывай, не нужно. Все равно соврешь.
Ах, думаю, собака проницательная! Да, хороший пахан, крепкий. Такого пустыми да складными байками не проведешь. Ай да пахан! Что же сейчас будет?
А он нагнетает:
- И за кого ты нас держишь, не понимаю. И на чем ты меня развести хочешь - тоже не понимаю. Да только мне это понимать и ни к чему. Зачем я буду осложнять жизнь себе и другим братанам? А? Скажи мне, Знахарь! Ты ведь Знахарь, а значит - должен все знать. Так? Ну так что, Знахарь, знаешь, что с тобой сейчас будет?
Все. Это - труба.
А хитрый Железный на спинку стула откинулся, и теперь мне его не достать.
Огляделся я и вижу, что ходу мне нет никуда.
Вся братва на ногах, четыре ножа сверкают, и пистолет черный мне в брюхо направлен. А я сижу в глубоком и тесном проваленном кресле, из которого просто так хрен выскочишь. Пока я буду жопу из него выдергивать, на мне успеют ножичком неприличное слово вырезать. Ну, попал, ну, бля, попал!
Да, похоже, закончились мои приключения.
И те паскуды, которые поломали мне жизнь и из-за которых я носился по зонам да по дорогам, из-за которых людей убивал и меня убивали, будут жить и творить свое паскудство дальше? А я буду гнить в известковой яме? Те, для кого моя жизнь - фишка, будут продолжать играть? Это что, значит, они правильные, а я - чмо несознательное, с которым можно обходиться как хочешь? А Арцыбашев поймает в смертельный капкан другого лоха, подложив под него тварь поганую Наталью? А братва так и будет думать, что я сознательно общак двинул, и вспоминать меня, как распоследнего пидора?
Что же это делается на белом свете?
И куда только Боженька смотрит? А может быть, он как раз все видит и думает - так вам и надо, тварям позорным. Дал я вам заповеди, и как вы их исполняете? Вот и жрите друг дружку, пока не пожрете свою гнилую породу до последнего! Ошибся я, что поделаешь, создал вас не на радость себе, а на горе…
Думаю я это все, а про братков-то и забыл уже.