Настя засмеялась и одновременно с этим по ее щеке поползла слеза.
- А еще братец Игнатец однажды поленом по ноге себе попал и закричал: "Косточка!", а я слышу - "Костушка", и сомлела. Как стояла, так и повалилась. А он водой мне в глаза брызгать стал. Я и очнулась.
Настя засмеялась опять и вытерла слезу ладонью.
Каждое ее слово падало мне в душу, как раскаленный булыжник.
И я закрыл глаза и слушал ее.
- А давеча старица Максимила мне и говорит: "Иди, говорит, встречай дролю своего ранним утречком от солнца. Придет он, не сомневайся". Так я всю ночь не спала, все боялась, что опоздаю… Вот, не опоздала, видишь?
И она тихо засмеялась.
Я молчу. Да и что тут скажешь? Только разве глупость какую-нибудь! Так что я лучше промолчу. Молчание, говорят, - золото.
Посидели мы, помолчали, а Настя мои руки так все и держит, будто выпустить боится. А погодя спрашивает меня:
- Костушка, ты сказал, что дело у тебя тут есть. А что за дело-то? Может, пособить могу?
Ну как она может мне пособить! Что она может знать? Однако, хотя и без особой охоты, сказал я ей, что ищу урку беглого. Дернул он с этой самой зоны, и я иду по его следу. А найти его я должен обязательно. Очень он мне нужен, и зависит от этого моя судьба и даже сама жизнь. Так что если не найду я этого Студня поганого, то, может, и не придется нам с ней больше чай под березой пить.
Излагаю ей всю эту бодягу, руками в воздухе развожу, а потом посмотрел на нее, а она сидит туча-тучей. Брови нахмурила, губы сжала и в землю смотрит.
Я думаю, может, в запале задвинул матерное что-нибудь, а она и обиделась. Или огорчается, что не пить нам с ней чаю.
- Что с тобой, Настенька, - говорю, - может, я ляпнул что-нибудь лишнее? Так прости меня, грубияна. А лучше огрей вот - и протягиваю ей чурку березовую.
Она молчит, только головой из стороны в сторону качает.
- Да не молчи ты, ей-богу! Что случилось?
У нее подбородок задрожал, и говорит она, не поднимая глаз:
- Был здесь твой Студень.
Тут-то я в нокдаун и поехал. Без всякой там березовой чурки.
Вытащил я сигаретку, закурил, а сам мозги в кучку сгребаю. Значит, не зря меня интуиция сюда вела. С колдуньей Максимилой заодно.
Ну, держись, Знахарь. Начинается новое кино.
Подумал я минутку и говорю:
- Пойдем-ка, Настенька, во-он на ту горочку, - и пальцем показываю, - и расскажи ты мне там все подальше от ушей братьев твоих.
И сделал ударение на слове "все".
Она встает как миленькая, и идем мы с ней на этот пригорочек, метрах в двухстах от скита, садимся там на травку, и она мне рассказывает всю историю со Студнем.
Пока она рассказывала, я несколько раз вскакивал, бегал вокруг нее кругами, чуть на себе жопу от злости не разорвал, но Настю не перебивал и выслушал до самого конца.
Конечно, она рассказывала на своем милом дикарском наречии, раз шестьсот сказала "грех-то", в некоторых местах краснела и мялась, но я все всосал и не осталось для меня в этой параше ничего неясного.
А рассказала она мне вот что.
Около двух месяцев назад, возвращаясь с сенокоса, они заметили, что Секач, пес ихний, бросился в кусты и стал там на что-то сильно гавкать. Посмотрели, а там лежит без сознания парень окровавленный, и так ему плохо, что того и гляди душу Богу отдаст. Ну, взяли они его по-человечески и принесли к себе. А выхаживать поставили Настю. Ей не впервой, да она и сама сразу вызвалась. Больно ей это про меня напомнило.
Парень этот сдернул с зоны и поперся по тайге. Но ему не повезло, и он напоролся на рысь. Поцапались они с ней не на шутку. Он ее ножичком почикал, а она его когтями разодрала. Да так разодрала, что он едва кровью не истек. Но самое страшное было в том, что рыси лапы перед едой не моют, и все микробы зловредные, которые у нее под когтями были, поселились в ослабленном организме урки беглого. И стали его планомерно и целенаправленно губить.
И в кусты эти он заполз помирать. Но тут собачка его и нашла.
Вот такое начало истории. Дальше интереснее будет.
Лечат они его, лечат, а он не поправляется.
Лежит все время без сознания, бредит, в бреду с урками беспредельными собачится, слова грязные из него так и летят. Руками размахивает, приходилось даже связывать иной раз.
Призвали тогда ведунью Максимилу.
Поработала она с ним по своей части, да и говорит Насте:
"Кольцо, что у него на пальце надето, - плохое кольцо. Злом от него так и тянет. Сними-ка ты, Настя, это колечко да закопай его в землю подальше от скита. Тогда все и пройдет. А если не сделать этого, отдаст он Богу душу, как пить дать".
Настя сняла с урки кольцо и похоронила его на полянке между корней старой лиственницы.