Второй же аргумент чисто аппаратный: отлов коллаборационистов и всяких там Рачичей это задача не разведки и контрразведки, а министерства внутренних дел. Вот пусть Зечевич и занимается. И сдается мне, идея спихнуть проблему смежникам пришлась Леке по душе куда больше, чем все мои прочие доводы. Да и я тоже хорош, будто сам не бюрократ и не знаю, как оные не любят лишнюю работу, нет бы с этого начать, глядишь, минуток триста для сна и сберег.
А так, зевая с опасностью вывихнуть челюсти и слабо надеясь на изменения в голове Ранковича, я выбил из Леки требование на продсклад и двинулся в Белград на пару с верным Марко — ездивших с нами ребят отослали к Небошу и Глише.
Наверное, все города после штурма выглядят одинаково: сожженные танки на перекрестках, брошенные в кюветах машины, разбитые орудия. Почти каждый дом, удобный для обороны, имел зияющие прорехи от артиллерийских снарядов — сперва долбили прямой наводкой, следом атаковали бомбаши и автоматчики. Штурмовали без разведки, белградцы сами подсказывали, где враг и рукоплескали партизанам, стоя в сотне-другой метров от кипящего боя. Все, как у нас — в 1991 и 1993 москвичи ездили посмотреть на «штурм Белого дома».
Предместья Дединье и Вождовац армейская группа Пеко Дапчевича взяла с ходу, Красная армия помогала артиллерией с другого берега Дуная, но из политических соображений было решено брать город совместно. В Белград вместе с НОАЮ вошли две советские дивизии и в некоторых районах гимнастерки с погонами преобладали над цыганской пестротой партизанской формы. А над присутственными зданиями висели новые символы — красная звезда на партизанском флаге, золотой «срп и чекич» на советском. И портреты Тито.
У склада в Сеньяке, совсем рядом от того места, где мы снимали квартиру перед диверсией в Белграде, роились телеги и невесть как затесавшиеся среди них грузовики. Ругань, крики часовых, отгонявших слишком наглых возчиков, ржание лошадей стояли такие, что не слышно было паровозов на путях по соседству. Делили масло и печенку — здоровенные килограммовые консервные банки. Пришлось делать рожу кирпичем и совать всем в нос майорские нашивки, только так мы смогли выбить выписанное — по паре жестянок каждого вида на нос, аж восемь кило жратвы.
Вот с этим богатством по улицам, где пленные уже приступили к разбору завалов, мы и поехали в Професорску колонию.
За два года, что меня здесь не было, дома сильно изменились, и не в лучшую сторону. Почти каждый требовал если не капитального, то как минимум косметического ремонта, а уж заросли живых изгородей, плющ или виноград на стенах давно требовалось постричь и проредить.
Но люди уже распахивали ставни, пусть кое-где вместо стекол и вставлены фанерки, и раскланивались друг с другом седые профессора в висевших мешками полинявших костюмах.
Дверь на боковом крыльце Сабуровых встретила нас закрытой наглухо, окна затянуло пылью с паутиной, и у меня екнуло сердце — опоздал. Но невысокий господин в заплатанной на локтях куртке, работавший в палисадничке и оказавшийся владельцем дома, очень извинялся, когда привел меня к ступенькам в подвал…
— Добрый день, — спустились мы в полумрак.
Из-за стола на меня и Марко испуганно смотрели две пары глаз.
Ольга Борисовна, растерявшая некогда набранную полноту, в наброшенном на плечи платке и худющая как спичка сестра.
— Во… Володя? — неверяще прищурилась на нас Ольга Борисовна.
— Да. Вы как тут?
— А это с тобой… — ее голос задрожал, — Сергей?
— Ну что ты, мама, — взяла ее за руку сестра. — Сережа повыше, просто похож.
Сабурова молча зарыдала.
Неуютнее всего при этой семейной сцене чувствовал себя даже не Марко, а я — мне нужно было изображать родственные чувства.
— А почему вы в подвале, а не наверху?
— Денег нет, — буднично объяснила сестра. — Уроки не кормят, вещи почти все проданы.
— Сейчас уладим.
Через полчаса и полкило динаров, выданных мне у Ранковича (после захвата банков по всей стране этих фантиков просто навалом) мы с братцем в четыре руки перетащили остатки имущества из подвала в старую квартиру. Под конец водрузили на стол половину консервных банок и выменянные по дороге хлеб, кофе, сыр и прочую бакалею.
Олька тут же сделала два бутерброда с маслом и впилась в свой дрожащими губами, едва не застонав от счастья. Муттер ела, меленько откусывая и обильно орошая хлеб слезами.
К расспросам о Сергее удалось приступить только к вечеру, причем Ольга Борисовна все больше плакала или вспоминала короткие побывки брата, особенно рождественскую два года назад, когда он приезжал с полковником Чудиновым. А вот сестра кое-что запомнила из отрывочных фраз Сергея, когда он забегал буквально на пять минут перед самым штурмом города. Русский корпус в случае сдачи Белграда будет отступать за Саву, в Срем.