— Черкез.
Что характерно, закаменел лицом и казак.
— С чего вдруг черкес? Он же русский.
— Убивают, грабят и насилуют. Русские, даже из Охранного корпуса, так не делают. Это черкези, мы их расстреливаем.
Ага, вот теперь я понял, почему они оба так похоже реагировали. Казачью дивизию Паннвица югославы ненавидели даже больше, чем эсэсовцев — те-то чужие, а эти вроде свои, славяне.
— Всех?
Душко замялся:
— Нет, кто добровольно перешел, тех в русские роты включаем. А этого охранение привело!
— Я сдаваться шел. Немцы говорят, что нам возврата нет, да только они все врут.
Но заявление нужного впечатления не произвело и казак понуро выдохнул:
— Вы мне не верите. Это правильно. Только не все мы сволочи.
— Ладно, — взял его за рукав. — Сейчас ты подробно расскажешь, где, что и сколько и покажешь на карте. Карту умеешь читать?
Он кивнул.
— Если не соврешь — будешь жить.
Душко вскинулся, но промолчал.
Атаковали мы как стемнело — днем отоспались, дождались подхода остальных и выдвинулись на позиции. Внешние опорники вынесли довольно легко — когда внезапно на гарнизон наваливается втрое больше партизан, шансов мало. Тем более, если полусотня казаков с вечера напилась, устроила драку с усташами и посажена под замок.
К полуночи на разъездах и полустанках в Заполье и Драгалице партизаны взорвали все железнодорожное хозяйство, на всех дорогах в Нова-Градишку встали заслоны и начался штурм города. И до чего же удобнее города брать с орудиями — артиллеристы разнесли большой бункер на въезде пятым залпом! Бранко, конечно, разнес бы третьим, но Бранко с нами нет. Будто желая оправдаться, пушкари тут же разнесли второй бункер и в прореху обороны втянулся батальон «комсомольцев».
Мы опасались, что немцы перебросят подкрепления, но штаб армии передал, что Сремский корпус и 12-я дивизия уже сутки ведут тяжелый бой в Нашице, оттянув на себя все резервы.
В трех местах усташи попросту сбежали, бросив опорники пустыми. Назначенные для их взятия силы высвободились и захватили первый пригород, ради экономии гласных писавшийся «Првча», куда немедленно перенес командный пункт Душко. Все части дивизии начали атаку почти одновременно, с разницей всего в десять-пятнадцать минут, что совсем против прежнего обыкновения опаздывать на час, а то и два. Может, поэтому партизаны и атаковали так успешно. Разве что тормозили на севере, в Цернике, куда немцы сосредоточили огонь минометов.
Батальоны медленно, но уверенно двигались вперед — все, что рассказал казак, подтвердилось и славонцам не пришлось действовать наугад. Снайперы прикрывали бомбашей, бомбаши закидывали бункера и огневые точки гранатами, пулеметчики прижимали пехоту, бросок — партизаны занимали очередной дом. И что совсем хорошо, командиры не лезли в атаку впереди бойцов, как приходилось два или три года тому назад, а руководили боем.
Но чем туже сжималось кольцо окружения, тем плотнее становилась оборона. И если на окраинах мы могли создавать большой перевес или обходить бункера, то ближе к центру такая возможность исчезла.
Жестоко резались казаки — уж они-то знали, что с ними сделают партизаны и потому бились с отчаянием обреченных, каждую их группу приходилось буквально полосовать пулеметами.
И все-таки к утру славонцы сожгли, взорвали или разбили артогнем почти все бункеры, «комсомольцы» прорвались к станции и специально выделенный отряд подрывников принялся ровнять ее с землей. Но остатки гарнизона отошли в квартал из стоявших почти впритык гимназии, церкви Непорочного Зачатия и еще нескольких старых зданий.
Построенных на века, с прочной кладкой толстых стен, с коваными заборами вокруг, с открытыми для огня подходами из парка и пустыря, с редкой застройкой соседних улиц, которые отлично просматривались с колокольни. Естественно, немцы превратили этот участок практически в крепость. К утру, по нашим оценкам, там скопилось человек пятьсот, из них не меньше половины раненых, но давление на внешних заслонах возрастало, противник подтягивал все больше и больше резервов, а время утекало буквально между пальцев.
Едва закончив подрыв станции и самодельного бронепоезда, так и не вступившего в бой, я помчался в стоявшее в квартале от «фестунг Нова-Градишка» здание банка, куда переехал КП.
— Еще час и начнутся налеты авиации, — резко бросил карандаш на стол Уяк.
— Может, парламентеров послать? Дескать, выкатим орудия и привет, а у вас раненые…
— Посылали, — сверкнул глазами комиссар. — Вон лежат, гляди!
Я схватил бинокль — метрах в ста от колокольни, посреди улицы Гундулича, лежали два тела и ветерок вяло перебирал белый флажок, заляпанный красным.