Все еще выставив вперед ствол, я обошел валун.
Наповал.
И поделом, не бросай раненых товарищей.
Носки сапог неестественно вывернулись внутрь, на подошве даже шипов нет, кавалерийские, в таких по горам бегать — дурацкое занятие. Я поддел тело ногой и перекатил беглеца на спину — морда ободрана при падении, руки тоже, но это не коренастый. Обернулся вниз — наши обложили большой катун и капитан кричал, высовываясь из-за полуразваленной каменной стеночки погреба.
Побежал вниз, выбирая дорожку в мертвой зоне большого катуна, по дороге проверил парнишку — вокруг все пропиталось кровищей, не жилец, да и глаза уже стеклянные. Совсем молодой, за каким только хреном в крижары подался?
Плюхнулся за погреб где сидел капитан.
— Сдавайтесь! — надрывался он. — Вы окружены! Добровольно сдавшимся народная власть гарантирует жизнь!
В ответ жахнула очередь.
— Ну-ка, капитан, в сторонку, — я отодвинул его и пролез вперед. — Как звать его?
— Кличка «Ранко».
— Прекратить стрельбу! — скомандовал я и заорал в сторону катуна: — Эй, Ранко! Тридцать секунд, потом закидаем гранатами. Выходи без оружия, с поднятыми руками!
В наступившей тишине оттуда послышалось глумливое:
— Кто это там псуется?
Ну, такого шанса я упустить не мог!
— С тобой, свинья, не лается, а говорит майор Сабуров! — и добавил, давясь от смеха: — Слыхал, небось?
А через пять секунд гаркнул так, чтобы услышали наверняка:
— Заряжай!
Ребята дружно лязгнули тромблонами и взяли их на руку.
Еще пять секунд — и на утоптанную площадку перед катуном выбросили автомат, за ним, задрав руки, вылезла первая фигура. Еще автомат, вторая. Еще… Еще… Наконец, выбрался коренастый, с поднятой левой рукой.
— Обе руки вверх!
— Не могу, ранен.
И точно — рукав набухал кровью, капли стекали по кисти и дорожкой падали на землю.
— Вяжи их, ребята!
Мы быстро подошли к сдавшимся, и тут я учуял запах гари.
— За мной! — только и успел крикнуть ближайшему бойцу, практически в прыжке прямо над порогом катуна.
Над головой бахнул выстрел, сзади вскрикнул боец, но я уже выдал очередь веером.
В углу запрокинул голову и хрипло булькал горлом мужик в крестьянской куртке-капоране, с пистолетом в руке, кругом валялось пять или шесть трупов, а в очаге дымилась пачка бумаг.
Обжигаясь, выдернул ее из огня и затоптал. Хорошо, что в суматохе не раздергивали по листочку, а сунули в огонь целиком, наскоро, а то хрен бы чего осталось.
Выбрался наружу — бойца уже перевязывали, живых усташей тоже, крутили им руки и усаживали спина к спине на землю, под охраной автоматчиков.
Коренастый, увидев у меня в руках обугленную по краям пачку аж перекосился и его рожа с широким носом и резкими складками к губам сморщилась в страшную гримасу. Да уж, дал бог морду, с такой хорошо мобилы в подворотнях отжимать, никто не откажет.
Бумаги эмиссара жгли руки не только буквально — в Белграде чрезвычайно возбудились и даже прислали за ними истребитель в Мостар. Сдали все добытые документы курьеру под расписку, всех пленных в местное отделение защиты народа, а вот эмиссара нам предписали доставить в столицу.
И должен сказать, что конвоиром работать нихрена не легко — вагонзаков тут нет, крутись как хочешь. Но работавший еще при королевской власти путеец подсказал, где на складе есть специальные комплекты решеток. Поставили в обычный вагон и получилась эдакая клетка, в ней и довезли за три дня, из которых я спал от силы часов восемь.
Довезли, сдали и только я вознамерился смыться домой, обнять и поцеловать жену, после чего сразу рухнуть в кровать, так хрен — немедленно явиться к Ранковичу!
Явился-то я немедленно, но секретарь усадил меня в приемной ждать. Ну раз так, действуем по-солдатски: можешь присесть — присядь, можешь прилечь — приляг, можешь заснуть — спи. Тем более последнее никаких усилий не потребовало, глаза закрыл и все.
Растолкал меня Слобо Крцун:
— Вставай, четыре часа дрыхнешь, мы больше ждать не можем!
— Дергаете туда-сюда, то Мостар, то Белград…
— Так столица тут, — весело объяснил Крцун.
— Ну и перенесли бы куда поближе, в Сараево, — и пошел я умываться, оставив Слободана недоумевать.
Со слегка посвежевшей мордой сидел и слушал, что еще там стряслось на мою голову. Над горелыми бумагами сейчас колдовали люди Павле Савича, начальника службы шифрования при Верховном, пардон, нынче Генеральном штабе. Но уже с первого взгляда вылезла связь и взаимное подтверждение с «архивом Люде Рукавины», а также с добытым в Салерно и Неаполе. Крцун воодушевленно излагал подробности Ранковичу и Славко, тому хорвату, с которым мы потрошили усташские нычки в Италии. Имена, адреса и подробности лились нескончаемым водопадом и я безобразным образом зевнул, рискуя заклинить челюсть, но следующие слова Ранковича взбодрили не хуже ведра холодной воды на голову: