Старички же топят за федерализацию, несколько республик со своими Скупщинами, Советами министров и так далее. При том, что бановины-жупании в республиках сохраняются, фактически вводится еще одна бюрократическая прослойка. И многие это поддерживают, поскольку лелеют мечту сесть в теплое государственное кресло.
Вот и нервничают товарищи насчет проявлений национализма, ищут, не торчат ли где уши оппонентов, не подзуживают ли «старички» местные кадры…
— А еще, — вздохнул Джилас, играя с карандашом, — они упирают на то, что унитарное устройство приведет к сербской гегемонии.
Кидрич поддержал:
— У них хорошие аргументы. Сербы самая крупная нация в стране, государственный язык фактически сербский, да еще и столица в Белграде…
Не знаю, брякнул бы я это в здравом уме и твердой памяти, но в измененном с недосыпу состоянии меня понесло:
— А вы перенесите столицу.
— Куда??? — ахнули партийные функционеры хором.
— В Сараево, куда же еще.
И пока они молчали, ошарашенные таким безумием, я продолжил:
— Сплошные плюсы. От Белграда до границы семьдесят километров, от Загреба около того, а Сараево в самом центре страны.
— Да это какие расходы! — скривился Кидрич.
— Расходы будут, когда вы врастете в Белград, когда вокруг появятся агентства, службы, жилье, и выдернуть отсюда людей станет невозможно. А сейчас, когда полугода не прошло с освобождения Белграда, это можно сделать без проблем, еще не ушла легкость переездов Верховного штаба! К тому же, перевод столицы в Сараево потянет за собой всю экономику в Боснии, что перекроет все расходы.
— А как обосновать? — заинтересовался Кардель.
— За заслуги Боснии и ее населения в народно-освободительной войне! Там же все воевали — бошняки, хорваты, сербы, вот и будет полный интернационал.
— Как хорошо, что ты у нас такой умный, — усмехнулся Джилас. — А с языком что делать прикажешь?
— Да ничего особо. Объявить государственным «югославский язык» и все.
— Да? А где его взять?
— Так сербско-хорватский, только на латинице. С допущением слов из других языков.
— Придумаешь тоже…
— Ну, можете эсперанто ввести.
Кардель прыснул, но совладал с собой:
— Рациональное зерно с «югославским» есть, такие предложения были еще до войны. Хорватам будет приятно, что на латинице, а по факту сербско-хорватский у нас и так нечто вроде койне и lingua franca, на нем везде объясниться можно.
— А не упустим мы с такими реформами идеологическую инициативу? — кто о чем, а Милован об идеологии. — Националисты не дремлют, непременно воспользуются.
— Вы не того боитесь, — меня все еще несло, — могильщиком социализма станет ваша же интеллигенция.
Вот тут я, похоже, ошарашил их еще сильнее.
— Если, конечно, вы не сумеете уйти от монополии на идеологию.
Набычились, смотрели как на классового врага. А мне что, выдернули, не дали доспать — так получайте полной мерой.
— Монополия не сможет совладать со свободой мысли, пусть и неправильной.
— Можем запретить, — Милован со стуком положил карандаш.
— Ага, это как бензину в костер плеснуть. Запретное же! А раз запрещают, значит, боятся! А чего все власти боятся? Правды! Вот вы своими руками и сдадите оппонентам все козыри.
Кидрич с Карделем переглянулись, но промолчали. Промолчал и Милован, а я, наоборот, продолжил:
— Знаете, мы шутили в корпусе «Если бардак невозможно предотвратить, его необходимо возглавить!» Если коммунисты сами будут за свободомыслие, то никто им противостоять не сможет!
Милован резко встал, подошел к радиоприемнику, включил его и, ни слова не говоря, покрутил ручку настройки. Сквозь треск, хрипы, обрывки музыки и передачи на разных языках прорезалось родное «…ангского района в прошлом году добился высоких урожаев. Он достаточно рассчитался с государством по всем видам поставок. В счет 1945 года колхоз сдал тысячу семьсот двадцать пудов хлеба. Таких успехов колхоз добился в результате тщательной подготовки к весеннему севу. Особенно тщательно готовится семенной материал. Сортирование семян яровой пшеницы произведено ручным способом. Весной намечено подсеять двадцать гектаров клеве…»