— На юг, Серега, на юг. Там глиняные карьеры…
А за ними — кладбище. Все привычным путем: кутузки и кладбища, кладбища и кутузки.
Но они позади, а на воле хорошо! Свежий воздух пах зеленью и весной, на темном небе гуляли редкие тучи, на минуту-другую накрапывал и тут же прекращался дождик…
Два или три километра мы одолели быстрым шагом за полчаса, проскочили Хаджипоповац, где Сергей все время смотрел направо, на улочки, шедшие прямо в Професорску колонию. Но нет, туда нам точно нельзя.
А еще нельзя в МВД, в ОЗН и другие заведения с охраной. Тем более, что во многих имеются советники из СССР и мы мгновенно засветимся.
Но я знал место, куда можно. Далматинская улица, угол Приморской — пятиэтажный дом в четыре окна по фасаду, одна-две квартиры на этаже, все национализированные…
Лука открыл не сразу — да и кто на его месте в два часа ночи кинулся бы открывать? Он сумрачно разглядывал нас сквозь приоткрытую на цепочке дверь и только убедившись, что это я, впустил в квартиру.
— Что стряслось? — спросил член горкома Коммунистической молодежи.
Да, считай, сделал карьеру, двадцать три года Луке, дальше все по плану: секретарь омладинцев, потом в «большой» горком, годам к сорока изберут в Центральный комитет, а там чем черт не шутит… Нет, даже не к сорока, раньше — Лука парень известный, у Милована на хорошем счету.
— Да ничего особенного, мы из тюрьмы сбежали.
Лука фыркнул:
— Вечно ты, Владо, либо чушь несешь, либо в историю вляпаешься. Кофе будете?
— Лучше пожрать дай, сутки без еды.
— Лука, что там? — спросил сонный женский голос из трехкомнатных глубин.
— Спи, риба, срочные дела, — ответил Лука, а потом добавил для нас: — Невеста.
Я только махнул, моральный облик товарищей коммунистов меня вообще никак не волновал, особенно в нынешней ситуации. Ее-то я и поведал Луке, не без удовольствия наблюдая, как вытягивается у него лицо.
— М-да… — резюмировал горкомовец. — В МВД тебе нельзя, там русские. В ОЗНа тоже…
Я угукнул, а Лука вздохнул и принял решение:
— Позвоню дежурному по ОЗН, скажу, что у меня срочное дело к Ранковичу.
Лека объявился утром, когда мы дрыхли на диванах в гостинной (и даже проспали исчезновение неизвестной подруги), выслушал детали эпопеи и минут пятнадцать курил, время от времени названивая по телефону за закрытой дверью.
Наконец, он вышел, попросил Луку увести Сергея и выдал:
— Мы вас арестуем.
— С хрена ли? — не сказать, чтобы я не ожидал такого поворота, но все-таки…
— Сидеть будете во внутренней тюрьме ОЗН, — продолжил Ранкович.
— Слушай, может, мы просто смоемся? Заляжем на дно в Боснии или Черногории, пока все утрясется?
— Если я тебя спрячу, это всплывет, а у нас и без того напряженные отношения с русскими, — отмел мои планы Лека. — «Старики» все время апеллируют к Москве, а там только рады использовать нашу свару для усиления собственных позиций.
Он докурил сигарету и добавил:
— Потом будем судить.
Я только развел руками.
— Пойми, Владо, я не знаю, кто сдал тебя русским. А их надо вытащить на солнце, ты же понимаешь, что сдавая тебя, они копали под Милована и всех нас.
— И чем тут поможет суд?
— Я затребую у русских материалы, и мы подготовим процесс так, чтобы защита заведомо была сильнее. Тогда «старикам» ничего не останется, как влезть самим, с новыми обвинениями.
— То есть ловля на Влада Сабурова? Ну, с точки зрения живца, так себе идейка.
— Другой пока нет. Даже если вдруг тебя осудят…
Я скорчил такую рожу, что Ранкович поперхнулся.
— … даже если вдруг тебя осудят, посидишь годик-другой в Далмации, у пляжа. Изменение режима содержания, помнишь? — Лека подмигнул и закруглился: — Жди, за вами приедет Крцун, а я к Миловану.
Скандал с «бегством» вышел на самый высший уровень — выдать меня миссия НКВД затребовала сперва у Ранковича, а потом и у Джиласа, но получила отказ. Дескать, мы сами с усами, арестуем и осудим своих шпионов без помощи извне. Привыкшая к самостоятельности партия почти вся поддержала свое руководство, даже кое-кто из «стариков», не посвященных в ситуацию до конца, заявлял, что родившийся в Югославии гражданин Югославии, никогда в жизни не бывавший ни в Российской империи, ни в СССР, не может быть подсуден советским властям.
На волне этого возмущения Милован сумел провести ограничение численности нквдшников в стране. Москва с ворчанием, но уступила, поскольку на кону было создание Коминформа и размещение его руководящих органов как раз в Белграде.
Причем в Коминформ вошли не только партии из «советской зоны» от Польши до Австрии, но также итальянцы, французы и греки. Могли еще быть албанцы, но буквально за месяц до того Албания вошла в состав Югославии.