Тот только ойкнул да рукой запоздало заслонился, но бежать не посмел.
— Вот тебе! Вот тебе моё лечение! Вот! Вот! — приговаривал Пётр, охаживая дубиной согнувшегося лекаря.
— Государь, государь, — взмолился тот. — То ж не я, то ж не я, то пища худа.
— С пищей я разберусь, — сказал Пётр, успокоив наконец гнев дубинкой. — Но ты чтоб с нынешнего дневал и ночевал по избам работных. И лечил. Не станешь лечить, велю засечь.
— Стану, стану, государь, — лепетал лекарь, сморкаясь и вытирая слёзы.
— Запаси поболе дубового корья, — наставлял Пётр. — Запарь и отпаивай всех, всех до единого. Нужны поспешители, бери кого хошь, но чтоб подымал людей на ноги. Да травницам, травницам поклонись, у них трав целебных много позапасено.
Пётр вышел из избы, сказал десятнику:
— А теперь в поварню.
В поварне, занимавшей большую избу-пятистенок, в нескольких котлах бурлило варево, клубился пар. Повар, видимо предупреждённый о приходе царя, стоял у печи, держа по-солдатски, как ружьё, большой уполовник у ноги. Увидев вопросительный и грозный взгляд Петра, хотел что-то сказать:
— Так что, ваше государское величество, того... этого, — но, запутавшись окончательно, смолк.
— Что у тебя в этом котле? — спросил царь.
— Суп, ваше государ...
— Открой, — перебил Пётр.
Повар стянул тяжёлую половину крышки. В котле бурлило, парило, пованивало.
— Налей мне в чашку супу.
— Но, ваше государское величество, — сказал повар, однако же зачерпнул уполовником варево. — Оно, энто для работных, не для господ.
— Наливай, не скупись.
Повар налил чашку с верхом.
— Дай-ка ложку.
Царь зачерпнул деревянной ложкой, попробовал. Сплюнул.
— Затхлую крупу варишь, пёс!
— Ваше государ... — потерял от страха повар дар речи. — Что поставят... то и... Я ж рази...
— Кто поставляет?
— Прохоров, ваше государское... Прохоров.
— Ты, — ткнул царь десятника пальцем в грудь. — Отнеси в мою избу эту чашку с варевом и ложкой. И скачи в город, тащи мне Прохорова. А ты, — обернулся к повару, — веди в кладовую, кажи крупу, муку.
Царь сам быстро развязывал в кладовой мешки, брал в ладони крупу, нюхал, пробовал на вкус. Отплёвывался. Ругался.
Повар следовал за ним, никак не выпуская из рук уполовника, словно тот помогал ему страх пересилить, и лепетал косноязычно:
— Ваше государ... Ваше ведическое государство...
— Где мясо? Кажи мясо, — приказал Пётр.
В мясной половине он перевернул несколько ободранных туш.
— Это что? Всегда такую дохлятину ставит?
— Таку, таку, ваше государск...
Из поварни Пётр решительно пошёл к своей избе, сбивая палкой торчавшие из снега будылья репейника. Он был так расстроен увиденным, что, войдя в прихожую, приказал адъютанту:
— Ко мне никого... Только купца Прохорова.
В крохотной комнатке его стол занимал едва ли не половину всего пространства. На ближнем от двери краю стояла чашка с варевом, уже подёрнувшимся сизой плёнкой. На другом краю были навалены чертежи строящихся кораблей.
Пётр прошёл туда, сел, углубился в чертежи, что-то помечая карандашом, меряя линейкой, лежавшей тут же. Постепенно увлёкшись делом, он поостыл и, казалось даже, забыл обо всём.
Но вот скрипнула дверь, на пороге явился адъютант.
— Государь, прибыл купец Прохоров.
Царь поднял голову от чертежей, потёр переносицу, словно что-то вспоминая.
— A-а, Прохоров? Давай его сюда, голубчика.
Купец, крепко сбитый, с окладистой бородой мужчина, в дублёной шубе, встал у порога, держа бобровую шапку в руках.
— Желаю здравия, ваше величество.
— Раздевайся, Прохоров, — сказал царь почти дружелюбно. — Чай, в гости пришёл.
Прохоров не спеша снял шубу, не найдя свободного штыря на стене, аккуратно положил её на лавку в угол вместе с шапкой.
— Пошто с бородой? — поинтересовался Пётр.
— Я пошлину уплатил, государь.
— Сколько?
— Как и положено — сто рублёв.
— Сто рублёв? — переспросил с оттенком уважительного удивления царь. — Богато живёшь, купец.
— Не обижаемся, государь.
— Ну что ж, садись, Прохоров, к царскому столу, — кивнул царь на чашку. — Да отведай нашего варева.
Прохоров сел к чашке и, увидев варево, кажется, смекнул, зачем зван, но виду не подал.
— Я токмо из-за стола, государь. Сыт. Благодарствую.
— Посля станешь благодарить. То, что дома ел, — не в счёт. Здесь тебя царь угощает. Ешь. — В голосе Петра явилась некая жёсткость. — Ешь, Прохоров, не ломайся.