Кто знает, может, такие зверства и облегчали душу королю после очередной неудачи у стен Полтавы. Но то, что они увеличивали количество его врагов, — это наверняка. Разбежавшиеся по лесам жители собирались в отряды и искали случая нанести вред шведам — угоняли коней, выпущенных пастись, а то нападали и на фуражиров, рыскавших по окрестностям в поисках провианта для голодающей армии.
Но о Полтаве ни на минуту не забывало русское командование, более того, сам царь, находившийся вдали, напоминал едва ли не в каждом письме: «Извольте Келину облегчение чинить, понеже Полтаву сдавать неприятелю и думать не можно».
Чтобы хоть как-то отвлечь шведов от крепости, Ментиков приказал кавалерии атаковать Опошню и даже угрожать их главному штабу. Этот налёт помог Полтаве в том смысле, что на это время королю пришлось забыть о штурме.
А Келин, воспользовавшись затишьем, сам внезапно атаковал апроши врага и, перебив около двухсот человек, а около полусотни взяв в плен, благополучно отвёл своих мушкетёров в крепость.
Но самую существенную помощь Полтаве было поручено учинить бригадиру Головину с его полком. Им предстояло проникнуть в саму крепость.
Светлейший с фельдмаршалом определили полку движение по карте.
— Придётся тебе, бригадир, вместе с твоими ребятами снять не токмо кафтаны, но и портки, понеже места по Ворскле зело болотистые. Каждому, помимо своего оружия, захватить не менее пуда боеприпасов для крепости. Вас, считай, тысяча, а тысяча пудов пороху и свинца дадут Келину добрую фору перед Карлусом. Оно бы не худо и хлеба туда унести, но в его положении порох ныне важнее хлеба и солдаты тож.
Дабы Келин в темноте не принял своих за шведов и не открыл бы огонь, ему в полом ядре пушечным выстрелом была отправлена записка светлейшего: «Ныне жди сикурс со стороны Ворсклы».
Однако идти, сразу раздевшись донага, было не очень сладко, комары заедали, поэтому солдаты сами исхитрили простой способ. От самого начала пути, ещё на своём берегу, каждый, раздевшись донага и даже разувшись, надевал на голое тело только кафтан, а одежду с завёрнутыми в неё порохом и свинцом водружал на голову, привязывая ремнём через подбородок. В одной руке была шпага или ружьё, а другой рукой солдат приподымал подол кафтана в зависимости от глубины болота или реки.
Вышли поздно вечером, когда стемнело, дабы ночью же быть уже в крепости. Вёл сикурс через болота местный крестьянин Василий Хлын, знавший хорошо броды и тропы.
Если в начале пути, хлюпая по колена через болота, солдаты подхихикивали друг над другом, что идут, «ровно бабы, подолы подымая», то через реку пришлось брести едва ль не по шею в воде и уж подолы кафтанов зубами держать. Тут уж было не до смеху, да и от бригадира команду передали, не то что говорить, но и кашлять запрещавшую.
В реке, как ни береглись, кафтаны позамочили, а кто росту малого, тот и сам нахлебался досыта, однако свой груз на головах в сухости все сберегли. Солдат знает: порох пуще матери беречь надо, ибо в бою никто, кроме него да штыка, тебе не поможет.
Едва выбрались на сухое, проводник, попросив обождать чуть, отправился на разведку и очень скоро воротился.
— Впереди шведы окопов понакопали, когда и успели, басурманы.
— Много их? — спросил Головин.
— Кто знает, дрыхнут, видать, по норам. Но на стороже двое ходят. То разойдутся, то сойдутся.
Головин отрядил двух опытных солдат с кинжалами.
— Чтоб никакого шума. Убирать обоих, когда разойдутся.
— Как уберём, я крякну селезнем, — сказал солдат.
— Никаких селезней. Ещё разбудите какого любителя утятины. Вернётесь сюда.
Солдаты ушли вслед за проводником. Растянувшись по болотам и тропам, полк ещё выбирался на сухое, а бригадир Головин подбирал уже группу нападения на апроши. Отобрал людей только со шпагами и кинжалами, повелев скоро одеваться. Задание ставил знаками, не голосом: «Действуем только этим» — поднял над головой шпагу; «При полной тишине» — наложил ладонь на рот.
Солдаты — народ понятливый, значит, не дать шведам проснуться. Всё ясно.
Вернулся проводник Василий Хлын, сказал тихо Головину:
— Сторожей убрали. Всё тихо.
— А где же солдаты?
— Ждут вас.
— Я ж им велел воротиться.
— Не схотели, уж больно сладко шведы храпят по щелям.
— Ну ладно. Веди нас.
Группа следовала за проводником. Он шёл, шёл и вдруг остановился и повёл рукой, словно в гости приглашая: вот, мол, начинайте.
Впереди серели валы вырытой земли, чернели щели апрошей. Солдаты быстро и бесшумно рассыпались по полю. Из апрошей то там, то тут слышались стоны, короткие предсмертные вскрики, хрипы умирающих.