Узнав о том, что к русской армии прибыл царь, а это означало одно — в любой момент может начаться баталия, Карл усилил нажим на Полтаву. Штурмы следовали один за другим, причём всякий раз на крепость шло не менее трёх тысяч человек. Раза два шведы уже овладевали валом, но после жестокой рукопашной, в которую бросалось всё население города с вилами, топорами, дубинами, штурмующие вынуждены были откатываться.
Несколько раз шведы закладывали под стены мины, чтобы после взрыва ворваться через пролом в город, но осаждённые всякий раз утаскивали заряд, пополняя этим свои небогатые запасы пороха.
Так за все три месяца осады шведам ни разу не удалось произвести взрыв стены. Зато, как правило, на следующий день Полтава отвечала ураганным огнём из пушек на очередную вылазку врага.
Однажды граф Пипер попросил Гилленкрока ознакомить его с укреплениями у стен Полтавы. В этот момент где-то началась частая пушечная пальба. Гилленкрок заметил:
— Можете быть покойны, граф, это не наши пушки, это русские пушки бьют нашим порохом.
— Боже мой, Боже мой, — сказал Пипер. — Ведь это уже скоро, Аксель.
— Со дня на день, граф, — ответил мрачно Гилленкрок.
Оба понимали под этим надвигающуюся катастрофу.
Но и осаждённые были не в лучшем состоянии, если не в худшем. И они уже голодали, и они несли большие потери, и они обессилели, выдохлись от беспрерывных боев. Уже не хватало ни сил, ни времени хоронить убитых, над городом стоял тяжёлый запах разлагающихся на жаре трупов.
Все похудели, осунулись, глаза у многих горели каким-то лихорадочным блеском.
Сам полковник Келин совсем почернел, мундир на нём висел как на гвозде, голос сел, но он продолжал командовать, более надеясь на знаки, подаваемые рукой, чем на голос.
В короткие передышки он присаживался где-нибудь в тенёчке и впадал в полузабытье, в полусон, из которого выходил мгновенно, если требовалось. Вот и сейчас:
— Алексей Степанович!
— Что? — открыл Келин глаза.
— От шведов барабанщик.
— Опять, — кряхтел Келин, подымаясь на выхудавшие ноги. — Може, что новое скажет.
Теперь приход барабанщика от шведского фельдмаршала в крепость — событие, даже в некотором роде представление, на которое сбегаются многие жители.
И хотя заранее знают, чем окончатся переговоры, все слушают со вниманием, что отвечает «наш полковник» злыдню фельдмаршалу, чтобы потом на десятки ладов пересказать всему городу, как Степаныч самого главного шведа переговорил.
Келин опять подошёл к пушечной бойнице, где, как обычно, изливался бранчливым лаем на шведа Картузик, кивнул унтеру: убери.
— Картузик, нишкни, — скомандовал унтер Петрович. Пёс отступил с видом исполненного долга.
Келин опять бросил два пальца к тулье пропотевшей шляпы, приветствуя барабанщика.
— Комендант крепости слушает вас.
— Господин комендант, фельдмаршал Реншильд предлагает вам в последний раз сдать город на самых выгодных для вас условиях.
— На каких именно?
— Фельдмаршал Реншильд на этот раз предлагает вам самим назвать их.
— О-о, за это спасибо, — приложил Келин руку к груди. — Наконец-то фельдмаршал подобрел к нам, самим предлагает избрать условия сдачи.
— Да, да, вы сами называете условия. И фельдмаршал принимает их.
— Но увы, братец, — развёл руки Келин. — Я обещал сдать Полтаву другому человеку — моему государю. Что ж Реншильд раньше-то не давал нам такой уступки? Мы б ещё и подумали.
— Господин комендант, но это последняя возможность спасти жизнь оставшимся людям. У вас погибла половина гарнизона.
— Но и вы ж недосчитываетесь более трёх тысяч солдат.
— У нас ещё достаточно сил, чтобы провести последний решающий штурм.
— Стыдись, братец, ты уж мне не менее шести раз грозился последним решающим. Не наскучило?
— Господин комендант, я говорю серьёзно. Называйте ваши условия.
— Наши условия? — переспросил Келин и оглянулся назад. Там, за его спиной, внизу, у стены, стояла притихшая толпа жителей, все смотрели только на него, своего коменданта.
«Господи, — подумал Келин, — почему же я никогда не спросил их? Почему я отвечаю фельдмаршалу за всех их? Может, у них у кого-то есть лучший ответ, чем даю я. Ведь их так много, ведь они же сражаются из последних сил».
— Ну что, полтавчане, — заговорил он с ними. — Может, у вас у кого есть условия?
— Степаныч, — вдруг закричала какая-то женщина, подняв костлявую обнажённую руку. — Ты ж знаешь наш ответ. Никакой сдачи. Никакой!