Остальные мгновенно вскочили, и три ружейных выстрела ударили почти одновременно в ответ на выстрел короля. Карл, почувствовав сильный удар в ногу, упал.
— Стреляйте, — вскричал адъютант драгунам, соскочив с коня, и бросился к королю. — Ваше величество, вы живы?
Драгуны открыли беспорядочную пальбу в темноту — у костра никого уже не было.
— Я жив, полковник, — отвечал король. — Но что это были за люди, наконец?
— По всей видимости, казаки, ваше величество. Ах, зачем вы не послушались меня?
— Перестаньте, полковник. Если бы король всегда слушал советы адъютантов, то он бы не выиграл ни одной битвы.
Подоспевшие драгуны слезли с коней, подняли короля и помогли ему сесть в седло.
— Едем в ставку, — сказал полковник, пытаясь взять себе поводья королевского коня. Но король выдернул поводья из его рук, осадил адъютанта:
— Не усердствуйте, полковник. Я пока сам могу справляться с лошадью.
Однако от потери крови у короля кружилась голова, и едва вернулись в свой лагерь, как его пришлось снять с коня и положить на носилки.
Так на носилках он и был доставлен в свой штаб. Адъютант велел дежурному офицеру немедленно звать Ноймана — королевского врача, а также послал сообщить фельдмаршалу и графу о случившемся.
Нойман, едва появившись в дверях, скомандовал:
— Свету! Как можно больше свету! Раненого на стол.
Адъютанты и офицеры бросились зажигать свечи, притыкая их на всех возможных выступах избы. Даже на печи загорелся ряд толстых свечей.
Со стола убрали карты, застелили его простыней, перенесли короля на стол. Нойман первым долгом взрезал и сбросил на пол окровавленный сапог. Несколько уняв льющуюся из ступни кровь, исследовал рану. Убедившись, что рана не сквозная, вздохнул тяжело.
— Что там, Нойман? — спросил король.
— Пуля внутри, ваше величество, боюсь — в кости. Придётся резать.
— Ну что ж, режьте, раз надо.
— Но будет очень больно, ваше величество. Я могу разбавить и дать вам спирту, это несколько облегчит.
— Не пытайтесь меня споить этой мерзостью, Нойман. Делайте своё дело. Я солдат, а не красная девка.
Нойман дослал и разложил свой инструмент. Операция началась.
В штабе скоро появился Пипер, а за ним и фельдмаршал Реншильд. Оба были встревожены.
— Что случилось? Как это произошло?
Но на это никто им ничего не ответил, взгляды всех были прикованы к происходящему на столе. Им неожиданно ответил сам король, голосом нарочито бодрым, но напряжённым от сдерживаемых, зажатых чувств:
— Пустяки, господа. Я легко ранен.
Нойману пришлось расширить рану, чтобы извлечь пулю, застрявшую в кости. Операция была болезненной, однако Карл, стиснув зубы, не проронил ни звука. Он мужественно перенёс всё, и только когда Нойман, замотав ногу, завязал последний узелок и оставил наконец раненого в покое, короля покинули силы. Прошептав блаженно: «Всё», — он впал в полузабытьё.
— До утра я бы не советовал беспокоить его величество, — оглядев всех сердито, сказал Нойман. — Слишком много сил он потратил на операцию.
Все осторожно, на цыпочках, стали отходить от стола и удаляться из горницы. Полковник-адъютант хотел задержаться, но Нойман, метнув на него злой взгляд, сказал:
— Возле его величества останусь я. Не забудьте потушить свечи, мне достанет пяти.
Фельдмаршал и Пипер прошли в соседнюю горницу, куда был приглашён и адъютант короля, рассказавший, как всё произошло.
— Эта рана, полковник, на вашей совести, — холодно заметил Реншильд. — Вы были рядом, вы обязаны были не допустить этого.
— Но я... — начал было тот, но фельдмаршал перебил его:
— Ступайте.
После ухода королевского адъютанта граф и фельдмаршал долго молчали. Наконец Пипер, стоявший лицом к тёмному окну, повернулся к Реншильду:
— Что вы сейчас скажете, фельдмаршал?
— Ну что сказать, граф? Конечно, печально, что в канун главной баталии выведен из строя король. Это, как бы сказать, это...
— Это легкомыслие, — подсказал Пипер — Да, да, фельдмаршал, надо называть вещи своими именами. Вы же вот не поехали в разведку. У царя Петра тоже, наверное, хватает ума посылать в разведку других. Что мы теперь будем делать? Скажите мне. Что?
— Вот наступит утро, граф, и король распорядится, что нам надо делать.
— Я и сейчас знаю, как он распорядится. Драться. Впрочем, иного и быть не может. Русские сами навяжут нам бой. Но ведь теперь армия обезглавлена. Неужели вы не понимаете этого?