— Давай-ка, парень, отобьём черту всё же.
— Давай, — согласился Пётр.
Вместе с плотником он натянул на бревне чёрную бечеву, отбили черту с одной стороны, потом — с другой.
— Ну вот теперь легче идти будет. Верно? — молвил старик.
— Верно, дедушка, — согласился Пётр, берясь опять за топор.
Солнце уже высоко поднялось, когда отыскал его Меншиков.
— Мин херц, меня послали тебя искать. Герцог на завтрак зовёт.
— Это бревно я дотешу́, — сказал Пётр плотникам. — Не трогайте его.
— Хорошо, господин, — отвечал старик, с уважением поглядывая на бомбардира.
В тот день Пётр добил-таки бревно, вытесав из него хороший ровный брус. Старик вымерял все стороны, погладил рукой, похвалил:
— Хороший ты мастер, господин.
— Спасибо, дедушка.
— За что, сынок?
— За оценку.
С вечера Пётр договорился с Лефортом, чтобы завтра выехать пораньше с волонтёрами на Либаву.
— Возчики отвезут нас и воротятся. Я из Либавы на Кёнигсберг хочу пройти морем, а вы уж валяйте по суше.
— Хорошо, Питер. Нетерпелив же ты.
— Хочу скорей увидеть Балтийское море, Франц Яковлевич.
— Ладно, ладно, скачи.
Утром Лефорт вместе с герцогом проводили Петра, уезжавшего с волонтёрами на пяти подводах. Помахал рукой и, дождавшись, когда телеги скрылись за кустами лесной дороги, сказал герцогу:
— Ты уж на меня не серчай, Фриц.
— За что я на тебя должен сердиться, Франц?
— Дело в том, что герр Питер вовсе не бомбардир, хотя и бомбардир тоже.
— А кто же?
— Царь. Государь всея Руси.
— Ты что? Серьёзно? — вытаращил глаза герцог.
— Разумеется, — вздохнул Лефорт.
— Да что ж ты мне раньше-то... да я бы хоть поговорил... посмотрел бы.
— Он не разрешил, Фридрих. Он путешествует инкогнито, считает, что любопытные зеваки только мешают ему. Кстати, разрешив открыть тебе его инкогнито только после отъезда, он очень просил, чтоб ты никому не сообщал этого без нужды. Хорошо?
— Ах ты, — не мог успокоиться герцог, — да если б я знал. Вообще-то он произвёл на меня очень хорошее впечатление. Нет, я-то каков, — сокрушался Фридрих и вдруг словно что-то вспомнил: — Погоди, погоди, он же, кажется, что-то там делал с моими плотниками.
— Ну что? Известно, тесал, наверное. Он же отличный плотник.
Герцог тут же побежал за амбары, где работали плотники.
— Эрнст, — обратился к старику. — Что у вас делал наш гость? Ну герр Питер?
— Вытёсывал брус из бревна.
— А где он? Брус где?
— Вон он. Скоро положим в стену.
— Не кладите его.
— Почему?
— Не кладите. Я очень прошу. Возьмите коней и приволоките ко мне во дворец.
— Во дворец? — удивился старик.
— Да, да, во дворец.
Плотники переглянулись в удивлении, пожали плечами, двинули выразительно бровями.
— Нет, нет, Эрнст, — успокоил герцог. — Я в своём уме. Как велю, так и сделайте.
— Хорошо, перед обедом привезём брус.
— Только обязательно этот, Эрнст, который вытесал герр Питер.
Брус перед обедом приволокли с помощью двух коней, кое-как втащили его в нижнюю залу. Он был довольно тяжёл, и помогали ещё плотникам конюхи, положили у стены.
— Спасибо, Эрнст, ступайте, — отпустил герцог рабочих.
Фридрих сел на брус, похлопал по нему ладонями, засмеялся, довольный, и сказал Лефорту:
— Надеюсь, ты-то, Франц, понимаешь, что это для меня лучший и самый дорогой сувенир от русского царя.
— Понимаю, Фриц, — засмеялся Лефорт.
И не догадывались оба, что сувенир этот переживёт и их, и даже их внуков и правнуков, а через сто лет станет одной из замечательных достопримечательностей Митавы: «Это бревно отёсывал сам Пётр Первый!»
Однако бомбардир Пётр Михайлов всё ещё находился в Курляндии. Едва прибыв в Либаву, он тут же побежал к морю. Балтийское море встретило его неприветливо, штормом. Но он стоял на берегу, придерживая рукой шляпу, чтоб не сорвало ветром, и был счастлив, глядя на накатывающие седые валы, на болтавшиеся на рейде судёнышки с голыми мачтами.
Незаметно сзади подошёл какой-то незнакомец в матросской куртке, встал рядом и, выругавшись, что-то сказал. Пётр плохо расслышал из-за ветра, крикнул:
— Что ты сказал, друг?
— Я говорю, траверсье, и, кажется, надолго.
— А что такое траверсье?
— Так называют здесь ветер, дующий прямо в порт. Он очень опасен, — матрос сплюнул. — Не даёт выйти в море.