— Значит, жив он?
— Жив, ваше величество.
— Ну и слава Богу, — искренне обрадовался Пётр. — За столь добрую весть жалую вас, фельдмаршал, русской шпагой, понеже сие есть символ воинского достоинства, коего вас лишать я и в плену не намерен.
На глазах удивлённых шведских генералов царь вручил шпагу их главнокомандующему фельдмаршалу Реншильду.
— Благодарю вас, ваше величество, — растроганно отвечал старый вояка, вполне оценивший великодушие русского царя.
И едва последний полковник вручил шпагу генералу Алларту, который помогал светлейшему в этом деле, как царь громко сказал:
— Господа генералы, вчерашнего числа мой брат король Карл приглашал вас в шатры мои на обед и вы по обещанию ко мне прибыли. Но брат мой Карл ко мне не пожаловал, в чём пароля своего не сдержал. О чём я искренне сожалею. Но раз король не пожелал со мной отобедать, то приглашаю вас, господа, к моему столу откушать что Бог послал.
«Бог послал» длинный стол в шатре, уставленный такими кушаньями, о которых генералы шведские давно забыли, — жареные гуси, куры, пироги, расстегай, икра, калачи. Надо всем этим возвышались зеленоватые горлышки винных бутылок.
Дабы гостям не скучно было, царь велел сесть меж ними своим генералам, усадив фельдмаршала Шереметева промеж Реншильда и Пипера. Велев наполнить вином бокалы, Пётр поднялся, снял шляпу и, обведя всех сияющим взглядом, сказал:
— Господа, за сим столом собрались наконец блестящие учителя — шведские полководцы и их достойные ученики — русские генералы. Предлагаю выпить здоровье наших учителей, научивших нас прекрасному военному искусству побеждать неприятеля.
Так стоя Пётр и осушил свой бокал. Пипер поспешил не отстать и даже поперхнулся.
— Хорошо же вы, ваше величество, отблагодарили своих учителей, — сказал он, откашлявшись.
Царь засмеялся и сам стал наполнять графу бокал.
— Эх, граф, плох тот учитель, коего не превзойдут ученики. А если б здесь сейчас был мой брат Карл... А-а, — махнул он рукой. — Пейте, граф, и радуйтесь жизни.
— Мы с графом, — вдруг заговорил Реншильд, сразу опьяневший на голодный желудок, — не однажды предлагали королю заключить мир с Россией.
— Да, да, да, — оживлённо подтвердил Пипер. — Но он всякий раз отвергал разговоры о мире.
— Эх, господа, — вздохнул Пётр. — А ведь для меня мир превыше любой виктории. И ныне, победив ваше войско, я мечтаю не о мести, но лишь о мире. Дайте России мир на десять — двадцать лет, и она станет величайшей державой.
— Оттого, видно, и не дают, — заметил Пипер.
— Не дают, — согласился царь. — И приходится нам заместо молота за меч браться.
— Вы, ваше величество, умеете и тем и другим владеть, — польстил Пипер, — и тем и другим в совершенстве.
— Нам ещё Левенгаупт после Лесной говорил, что-де Россия пред всеми имеет лучшее войско, — заговорил Реншильд. — Но мы слова его не принимали всерьёз. А напрасно.
— Ну что ж, господа, спасибо за добрые слова о моей армии, — сказал Пётр. — А что-то я не вижу Левенгаупта средь вас? Или убит?
— Наверное, с королём он.
— A-а, ну тогда встреча наша с ним впереди, — уверенно сказал царь и взглянул на Меншикова. — Не пора ли тебе, Данилыч?
— Пора, государь, — поднялся Меншиков, выпил уже стоя ещё чарку, сунул в рот орех и вышел.
Заметив, что гости захмелели и языки развязались, Пётр спросил Реншильда:
— А какую силу вы противупоставили ныне нам, фельдмаршал?
— Всего тридцать тысяч, ваше величество.
— Тридцать?! — вскинул Пётр брови в удивлении. — И всё это были шведы?
— Нет, шведов было девятнадцать, а остальные волохи и запорожцы.
Царь хитро прищурился, взглянул на Шереметева, потом на Репнина.
— Ну так что скажете, Борис Петрович? Аникита Иванович? Числом бить надо али умением? Ну?
— Умением, батюшко, умением, — добродушно махнул рукой фельдмаршал. — Твоя взяла, государь.
Репнин выразительно пожал плечами, мол, я как и фельдмаршал.
— Это у нас к тому, господа, — пояснил Пётр шведам, — что мы против вас выставили лишь десять тысяч.
— Как? — удивился Реншильд.
— Не может быть! — воскликнул Пипер. — У вас же около сорока тысяч войска.
— Верно. Сорок. Но в бой я пустил только десять. Фельдмаршал Шереметев и генерал Репнин тому свидетели. Именно они возражали против этого. А вот теперь я предлагаю тост за тех, кто дрался. Дрались достойно и победили достойных.