Едва слез с помоста подьячий с приговором, как по знаку царя ударили барабаны, заглушив все посторонние шумы.
Первым на помост палачи потащили Цыклера, сорвали лохмотья, оставшиеся на нём после пыток, повалили на плаху. Двое держали, один рубил. Отрубил одну руку, потом вторую. Цыклер закричал, даже барабаны не могли заглушить его нечеловеческого воя. Два палача прижали его доской, тот, что с топором, сделал сильные намахи и отрубил одну за одной обе ноги под самый пах.
Откинув доску, палачи ухватили Цыклера за волосы, приподняли, показали этот орущий обрубок зрителям, из него во все стороны хлестала кровь. Потом бросили на плаху. И следующий взмах топора пресёк мучения несчастного. Палач рубивший схватил за волосы голову Цыклера, поднял высоко, показывая народу, что дело своё исполнил хорошо, и кинул её в корзину. А барабаны гремели.
Соковнин при виде всего этого ужаса сомлел, потерял сознание. Его беспамятного втащили на помост. Быстро отрубили руки, ноги и с головой не замешкались. Кричал ли он? Никто не слышал. А если бы и кричал, то густой барабанный бой подавил бы голосишко измученного, истомлённого старика.
Но голову Соковнина поднял палач за длинную седую бороду, показав лицо вверх тормашками, так как лыс был стольник и ухватить не за что. И тоже кинул в корзину.
Менее чем в полчаса всё было кончено. Гроб Милославского, стоявший под помостом, был обильно залит кровью казнённых. После казни он был заколочен и водворён на место.
Корзину с отрубленными пятью головами увезли на Красную площадь и там все их вздели на острые рожны, торчавшие вверху только что воздвигнутого у Лобного места каменного столпа.
— Не снимать, пока вороны не объедят, — приказал царь. — Другой сволочи в назидание.
А вороны уже на следующий день обсели головы и, поскольку спугивать их было запрещено, вскоре принялись за своё дело, начав с главного лакомства — выклёвывания глаз.
Что и говорить, страшен был для москвичей этот столп с головами казнённых, боялись близко подходить к нему, а уж ночью за версту обходили. Лишь бродячие собаки по ночам крутились около в надежде на поживу. Да высоковата была она, не достать. Поскулив, облизывались и бежали дальше.
4
В пути
На две недели задержался из-за всего этого выезд Великого посольства из Москвы. Теперь назначили на десятое марта. Снег-то уж вовсю таял, однако выезжали на санях. Обоз растянулся на добрую версту, а то и на все две. С собой везли не только продукты — крупы, муку, хлеб, рыбу вяленую, овёс для коней, но и оружие и даже невеликую пушку с ядрами и запасом пороха, а потому в обозе едва ли не на каждого был мушкет, заряженный пулей, сабля или протазан.
На третьих от переду санях под неусыпным присмотром Алексашки Меншикова везли казну немалую, окромя денег на нескольких санях везли в мешках главную валюту Руси — меха драгоценные, связанные в «сороки», то есть по сорок шкурок в связке. Так что получить в подарок от московитов такую «сорочку» не зазорно было желать самому высокому лицу любого государства, хотя бы королю или курфюрсту. Выходило, отчасти и прав был Цыклер, дувший в уши своим сообщникам, что-де царь всю казну увозит за границу. Оно хоть и не всю, но немалую часть её.
Ну а что делать было Петру? За границу с ним ехало около двухсот пятидесяти человек, в том числе тридцать пять волонтёров, охрана, слуги и даже доктор с аптекой и священник, и не на день, не на два и даже не на месяц. На многие месяцы, а может, даже и годы. Ехали работать и учиться. И одной из главных задач посольства было нанять как можно больше специалистов самых разных профессий — кораблестроителей, мастеров литейного, канатного, кузнечного, горного дела, архитекторов, офицеров, моряков, врачей. А коли нанимать, то и платить сразу надо, и платить хорошо. Немалые деньги понадобятся и для закупки оружия, корабельных материалов. Но и это ещё не всё. Великим послам предстояло вести переговоры на предмет поиска союзников для войны с Турцией, а в таких делах не последним аргументом могли стать «сорочки», которые ох как шибко любили на Западе. Какая ж казна могла сие выдержать?
Впрочем, царя в обозе как бы и не было. Был господин бомбардир Пётр Михайлов, он же урядник. И всем было строго наказано так и называть его в пути: «господин бомбардир» или «господин урядник». Великим послам можно было величать по отчеству.