— Настойчивость и навязчивость — качества, легко переходящие одно в другое, избегайте быть навязчивым. А сейчас присядьте.
Они вошли без стука. Машинально кивнули мне (с редактором уже виделись, и, судя по всему, не раз), сели все вместе и вполголоса продолжали начатый еще за дверью разговор.
— Все? — не поднимая головы, спросил редактор.
— Как будто, — ответили они.
— Максим Семенович Углов, — редактор потрогал мочку уха. — По образованию инженер. Последние три года работал на Кубе в качестве… — редактор сделал паузу, отчего тишина сразу стала многообещающей. Теперь все смотрели на меня. А я — на свои руки, такие большие и костистые, словно предназначенные для того, чтобы их разглядывали.
Паузы были тоже составным атрибутом редакторской манеры говорить.
— Н-да, — словно спохватившись, обронил редактор, — в качестве нашего специального корреспондента. Очевидно, многие читали репортажи Максима Семеновича?
— Само собой, — подтвердили международники.
Озноб не давал мне покоя, я взмок, как мышь. «Наверное, кто-нибудь из них правил мои материалы», — с опаской подумал я.
И был близок к истине. «Кто-нибудь» сидел крайним справа, у него флегматичное лицо, оттопыренные уши. Он был недоволен больше других. «И считал меня отнюдь не Хемингуэем», — продолжал я свои невеселые размышления.
«Было и такое», — говорил печальный взгляд сидящего в центре; его фамилия Дробов. Согласно редакционным слухам, редактором международного отдела должен был стать он.
«Возможно, даже графоманом», — не унимался я.
«Грешен», — подтверждали плутоватые глаза крайнего слева (согласно тем же слухам, напротив его фамилии приставку «зам» предполагалось заменить на «зав»).
«Но ведь кто-то этого не считал?» — с надеждой предположил я. Однако подтверждения своей мысли на лице присутствующих обнаружить не смог. Четвертый сотрудник отдела был болен, и о чем он думал, оставалось загадкой.
— Недавно в журнале… — редактор кашлянул и почему-то посмотрел на «Международный вестник», — были опубликованы новые рассказы Максима Углова.
Я удушливо потянул шею. Невольная улыбка тронула редакторские губы: «Еще не зазнался, не успел. Слава есть, а что делать с ней, не знает».
— Комментировать это событие считаю излишним. Могу только поздравить нашего коллегу, по-доброму позавидовать ему.
Я краем глаза покосился на сотрудников. Зависть была всеобщей. Правда, насколько она была доброй… Я вздохнул.
— Вкратце все. Рекомендую вам нового редактора по отделу международной жизни.
Чередова всегда интересовал конечный результат. Редактор встал и уже не просто смотрел, а напутствовал взглядом присутствующих.
Если бы Чередова спросили, почему свой выбор он остановил именно на этом человеке, скорее всего он бы пожал плечами. В самом деле, почему? Чередов относился к той категории людей, которые ничего не делают наспех, с наскока. Сейчас он вызовет секретаршу и продиктует приказ.
Раз и навсегда определится судьба человека и его личное отношение к этой судьбе. С чего он взял, что из Углова получится толковый газетчик? Привлекло имя, слава? Уж кто-кто, а Чередов знает, сколь недолговечна она. Да и слава ли это?
Так бывает: идешь по улице, наталкиваешься на очередь. Какой-то миг, и ты в плену ажиотажа. Непременно купишь вещь, ненужную тебе.
За дверью нарастает шум. Новые дела, новые проблемы. А он по-прежнему стоит у стола, стоит недвижимо, не то вспоминает нескладную беседу, не то разглядывает фотографию Углова на его личном деле. «Должны быть доводы», — цедит Чередов сквозь зубы. Его решение не требует согласования с инстанцией. Ему никого не придется разубеждать. Недовольные будут — закономерный процесс: любой довод, любая идея должны иметь оппонентов. Так что дело не в этом. Доводы нужны ему самому.
Углов молод, не избалован вниманием. Отсутствие профессиональной подготовки будет подстегивать его. Старательность тоже довод, и довод немалый! Корифеи заелись. С ними стало трудно работать. Углов не корифей — это факт. Но по административному положению он встал вровень с ними. Корифеям вряд ли это понравится. Корифеи тщеславны, они сделают все, чтобы доказать: он, Чередов, ошибся, поставил не того человека. Корифеи не захотят уступить своего корифейства. Они умеют работать, и они докажут это.
Улыбка получилась самодовольной. Чередов прикрыл глаза. Он хорошо изучил своих корифеев. «Имя Углова, его внезапная известность — вот мой главный довод».