Наши недостатки — продолжение наших достоинств. Мы произносим эти слова не без удовольствия, считая, наверное, что тем самым облагораживаем наши пороки, приписывая им родословную добра. По этому поводу несколько слов о себе.
Я — необязательный человек. Вера терпеливо сносила мою необязательность. Я понимал, что мне следует отвечать тем же. Я думал о ней. Она была частью настоящего, моим прожитым днем. Тут все договорено — не копаемся в прошлом, не изнуряем друг друга расспросами, постигаем то, что способны постигнуть сами. Никакого нажима с моей стороны, естественный ход событий. Однако настроение непротивления недолговечно. Однажды ты просыпаешься, и тебе представляется необъяснимым, почему она терпит то, чем возмущаются другие, о чем непрестанно напоминают тебе: «Мириться с твоей необязательностью, мнительностью может только безвольный или выживший из ума человек». И хотя ты знаешь, что все сказанное — обычная ругань и люди, изливаясь в ней, не очень объективны к тебе, ты начинаешь задумываться, спрашивать себя: «А в самом деле, почему она терпит? И какова вообще цена ее терпению? И на что она рассчитывает, показывая так откровенно, что терпит и даже любит меня за эту вот необязательность?»
Это случилось утром. Вообще мысли подобного рода возникали именно в утренние часы. По обыкновению я просыпался раньше ее, лежал, закинув руки за голову, чувствуя рядом ее спокойное дыхание, сонное причмокивание губ во сне. Двигался чуть слышно, высвобождал занемевшую руку, боясь пошевелиться, потревожить ее. А впрочем, даже не ее — себя, свои мысли, свое сварливое состояние: почему, почему она терпит мою необязательность, мою лживость, а ведь я бываю лжив, и как вообще следует истолковывать ее слова — человека можно любить и за его пороки. В такие минуты я как никогда остро чувствовал ее незащищенность передо мной, ее готовность жертвовать, не отдавая себе отчета — восполнима ли жертва и есть ли встречное желание вернуть жертвенный долг. Когда она проснулась, у меня уже была готова эта неожиданная фраза: «Давай поженимся». И то, что слова эти я произнес негромко, скорее, даже для себя, полушепотом, лишь подтверждало мою неуверенность. Я скосил глаза в ее сторону. Хотелось не пропустить ее реакции. Сделать это незаметно, не выдавая себя.
Интерес мой лишен какого-то предвзятого смысла. Любопытство мужчины, которому хотелось бы считать, что он разбирается в женщинах. Она лежала, не открывая глаз, губы ее, слегка приоткрытые, вздрагивали во сне, однако не делали полного движения, а лишь подтверждали свою способность двигаться, придавали лицу выражение сонной улыбки. Я не мог сказать точно, проснулась ли она или это только видимость сна, а на самом деле сна нет, а есть притворство и расслабленная полусонность лица, обман: все слышит, все видит. Я не удержался, приподнялся на локтях и уже откровенно стал разглядывать ее лицо. Она дышала ровно, и губы и веки точно так же чуть вздрагивали. Я поверил в сон.
— Давай поженимся!
На этот раз я произнес слова отчетливо.
— Давай, — не открывая глаз, согласилась она.
Ничто не выдавало ее пробуждения, возможно, ей снилось нечто подобное. И ее согласие было ответом тому явившемуся во сне человеку.