А я разволнуюсь, начну пороть околесицу и никак не соображу, что не может быть никакой моей фамилии, так как я еду подавать заявление. А следовательно, проверить меня невозможно. Но это я пойму позже. А для начала испью до дна чашу позора.
Нет, увольте, не стану ничего уточнять! Я не собираюсь рекламировать свою женитьбу. «Личные мотивы. Все». Уже завелся, бурлит в груди, распирает, рвется наружу.
— Если это допрос…
Ректор щурится. И не поймешь, смеется или морщится.
— Ну зачем вы так, Игорь Витальевич? Положение обязывает. Беседа с вами крайне важна для товарищей. — Ректор оборачивается к полковнику. Видимо, есть договоренность о разделении информации на доверительную и общедоступную. О чем-то можно говорить вслух, о чем-то нельзя. Полковник кивком головы подтверждает свое согласие.
— Игорь Витальевич, голубчик, — поспешно выговаривает ректор, смотрит на меня странным соболезнующим взглядом. — Дело в том, что заказчиком фактически всей кино- и фотоаппаратуры была ваша кафедра и ваши соседи из аэрофотосъемки. Товарищам необходимо знать, как велик диапазон использования похищенной аппаратуры. Насколько широко возможно ее применение в обыденных условиях, или мы имеем дело с сугубо специальной аппаратурой.
Ректор мнется. Он что-то недосказал, нервно привстает, пододвигает стул ближе к столу. Меня он тоже приглашает сесть поближе.
— И еще одна просьба. Поймите меня правильно. Я ни черта не смыслю в подобных тонкостях. Но они говорят, что нужно, и я соглашаюсь. Кто из сотрудников кафедры знал о том, что такая аппаратура приобретена и находится в стенах института?
Я пожимаю плечами. Это непростой вопрос. Мне надо подумать. Но сейчас мне некогда, я же объяснял — личные мотивы.
— Игорь Витальевич, ну право же, наш долг — помочь товарищам.
— О том, что сделана заявка на аппаратуру, знали все. Существует план реконструкции учебных кабинетов, замены экспедиционного оборудования. Он обсуждался на общем заседании кафедры. Мне помнится, зачитывался перечень необходимой аппаратуры как для стационара, так и для полевой практики.
— Как давно подавалась заявка? — это уже вопрос полковника, он подчеркнуто не участвует в разговоре, просматривает какие-то бумаги.
— По-моему, три года назад.
Полковник прерывает чтение:
— А были случаи, когда заявки не выполнялись?
Улыбка у ректора усталая, мягкая:
— Случаев, когда выполнялись хотя бы наполовину, не было. А отказы, отказы каждый год. Это сейчас один из наших выпускников утвержден в должности заместителя министра, тешим себя надеждой, что поратует за институт.
— Полученная нами аппаратура — первая ласточка.
— Значит, помог?
— Представьте себе.
— А как фамилия заместителя министра?
— Шевелев Ермолай Константинович.
— Когда именно аппаратура поступила в институт: день, месяц?
Ректор замялся:
— Надо посмотреть документацию. Этим вопросом занимается проректор по хозяйственной части. Он сейчас в командировке.
— И давно?!
Ректор подался вперед, чуть завалив голову набок, — движение, характерное для людей, страдающих глухотой:
— Не понял.
— Как давно ваш заместитель в командировке?
— Как давно? — ректор покраснел от смущения. — Ну, я затрудняюсь сказать с точностью. Дней десять, возможно, двенадцать. А собственно, почему вас это интересует?
— Служба.
Полковник потерял интерес к ректору. Перевел взгляд на меня:
— Вы сказали, был разговор на заседании кафедры. Но помимо общих сведений существуют детали, частности. Кто-то любопытнее — знает подробности, кто-то безразличен к информации подобного рода. Попробуем разобраться, классифицировать ваших сотрудников на более информированных и менее информированных. Не конкретно, имея в виду данный случай, а вообще, согласуясь с личными духовными запросами каждого.
Полковник достал портсигар, поискал глазами спички.
Конечно, я знал о поступившей аппаратуре. Не припомню, кто именно сказал мне об этом, но я знал точно — аппаратура пришла. Мне подумалось, что своим признанием я как-то свяжу себя. Одним ответом не отделаешься. Последуют еще и еще вопросы, и уж тогда я помимо своего желания окажусь втянутым, захлебнусь в этом путаном, похожем на допрос, разговоре.
Я ничего не ответил, лишь выражением лица подтвердил свое незнание. Полковник держал зажженную спичку на уровне глаз. Я мог разглядеть, как колеблющийся огонь отражается в его зрачках. Его молчание было выжидающим, очень профессиональным.