А ведь могло все быть иначе. Более того — возможность построить отношения с тестем на иной основе не исключена и сейчас. Я делаю выжидательную паузу.
— Нет, нет, нет! — И в этих нескончаемых «нет» вся Вера, ее упрямство, ее строптивость. Возможно, моим словам не хватает страстности, уверенности, я слишком мягок?
А может быть, она права — не надо спешить? Это я успокаиваю себя. Кто угадает, какую речь мы держим в мыслях своих? Нас судят и оправдывают по сказанному вслух.
Согласись Вера с моим планом, выдержанным в тонах пристойной патриархальной старины, где будущий зять, он же жених, является в дом невесты, нервно потирает руки, одергивая неразношенный, надетый впервые по этому крайнему случаю костюм, и разминает незаметно ноги, стиснутые столь же неразношенными ботинками, и, сообразуясь с этими скрытыми движениями, совершает главное — просит у папеньки с маменькой руки их дочери… — как бы все прекрасно получилось! Кротко, пристойно. И взгляд потуплен, и нервный румянец на щеках. Уступи Вера моим доводам, я мог бы ограничиться беглым рассказом о своем прошлом (детство, отрочество, юность). О своих родителях, опять же с почтением и кротостью. И то и другое по нынешним временам — достоинства редкие.
Все могло быть. Но не было, не случилось. Все будет вопреки тому, все будет так, как хочет Вера. Она решила отплатить папе той же монетой. Трогательная ситуация. Антипод и эталон в одном лице. Где ты там есть, Шапилов-младший, не икается ли тебе? Теперь в лице тестя я обретаю семейного биографа. В доме Бельчевских обо мне будут знать если не всё, то, во всяком случае, много больше, чем в том доме, откуда я родом, где вырос, откуда бежал с радостью, опьяненный терпким дыханием будущей независимости, и куда возвращался с не меньшей радостью, покидая разбитую ладью неудавшейся семейной жизни.
Тесть уходит на пенсию. У него будет достаточно времени. Очень скоро моя жена, переполненная информацией о моей личной жизни, станет требовать опровержения фактов, добытых кропотливым трудом неутомимого изыскателя. Мои мысли устремлялись еще дальше. И тогда, с какой-то обреченной страстностью, я делал последнюю попытку убедить:
— Доверься мне, тесть будет нашим союзником, я берусь влюбить его в себя.
И тотчас лицо ее становилось замкнутым, напряженным, и гримаса нетерпения застывает на губах:
— Нет! Не надо! Не хочу!
Как часто мы терпим поражения, даже не догадываясь о том, что мы их терпим.
ГЛАВА VI
Я уже был женат однажды. Самое время рассказать об этом примечательном факте моей биографии. Мне чужды люди, которые после очередной неудачи с маниакальной настойчивостью поносят семейную жизнь, размахивают жупелом мужской свободы, старательно пряча при этом лоснящиеся манжеты несвежей рубашки.
От первой жены я ушел сам. Однажды проснулся и понял — пора. Мне все время казалось, что я приглашен на роль витрины или на роль чучела медведя при входе. Меня так страстно афишировали, так настойчиво выталкивали вперед для знакомства, с такой очаровательной игривостью намекали на мои мужские достоинства, не стесняясь моего присутствия, что я стал чувствовать себя товаром, который добротен, хорош на вид, но куплен по случаю и за бесценок. И теперь вот кто-то, раздосадованный неприсутственным торгом, задним числом желает оповестить всех о значительной и удачной сделке.
Терзаясь сомнениями, я вдруг прозрел. Если я товар, рассуждал я, то ценой за такой товар должна быть только моя жена. А если товар приобретен за бесценок, то следует разобраться, почему моя жена, приметная внешне, умеющая устроить быт, не чуждая модным веяниям образованного общества, так незаслуженно остается в тени, а точнее, так осознанно, соизмеряясь с собственным желанием, отодвигается в тень?
Мы встретились на юге. Банальный пляжный роман, наполненный духотой южных вечеров, морскими прогулками на юрких катерах, хождением в горы и, наконец, танцами. Ох уж эти танцы в ведомственных санаториях, где появление одинокой женщины — событие. Особый аромат юга придавал нашим отношениям непривычную скоротечность.