Вот если бы наорать на него, послать к чертовой матери. А вы, не в пример тому, говорите тихо, почти сдавив голос, и от этого в словах ваших столько злости на самого себя, на свою доверчивость, на дворянина в третьем поколении.
— Оставьте, — бормочете вы, — без вас тошно.
Мне скоро сорок. Я не бабник. Мне надоели случайные связи. И уподобляться человеку, который не знает, как ему жить, ловить на себе сочувствующие взгляды и взгляды выжидательные, надоело тоже. Такое пристало, когда тебе двадцать пять, ну, на крайний случай, тридцать, но уж никак не сорок. И не разубедишь себя — самые неподходящие мысли в голову лезут. Потому и нет других слов — надоело!
Ох уж эти женские взгляды. Стоит мне оказаться в компании, как я непременно чувствую, что кто-то среди перешептывающихся или скучающих в ожидании, когда их позовут за стол, приглашен специально для меня.
Тут обо мне уже все знают. Я — холост. Точнее, из разведенных холостяков. Поверьте, это не одно и то же. С разведенными холостяками сложнее, но они ценятся выше. Я — кандидат наук. Комментарий по поводу моего характера конечно же тоже был. Умен, добр, совестлив, суетлив. Та, которая приглашена, она ведь тоже из своих, из хороших знакомых. Поэтому объективность оценок чрезвычайно важна. Да, суетлив, но это от неустроенности жизни. Это пройдет.
Сижу за столом, брожу по комнатам, присоединяюсь то к одному разговору, то к другому и не слышу и не улавливаю, о чем говорят. Свои мысли досаждают. Кто из этих улыбчивых, уже тронутых возрастом дам она?
Что бы я делал без моих участливых друзей!
Итак, мне сорок лет. Дни моей жизни стали обретать признаки досадной похожести. Период привыкания остался позади. Я уже стал на кафедре своим и вместе со всеми поругивал однообразие институтской жизни. Лекции, лабораторные занятия. На следующий день то же самое, но уже в обратном порядке. Сначала лабораторные занятия, а затем лекции. Размеренность и предсказуемость событий на неделю, месяц, возможно, и год вперед, когда все распланировано, учтено и нарушить эту учтенность может только долгая болезнь или смерть. Все это уже не представлялось мне счастливым благом и все больше и больше угнетало.
Я еще казался себе молодым человеком. Мне никто не давал моих истинных лет. В голову лезли мысли о всяких неожиданностях, которые могли бы случиться со мной. И душа моя, еще не тронутая черствостью, жаждала потрясений, влюбленности и страданий. И нет ничего удивительного, что студенты старших курсов обращали на меня внимание. Да и сам я не был склонен ходить с закрытыми глазами. В моих отношениях со студентами было что-то водевильное, когда обе стороны делают следующий шаг, крайне опасаясь подвоха, как если бы знали заранее, что в смешном положении они все равно окажутся (таковые условия игры). Я получал письма, записки во время лекций. Меня затаскивали на студенческие вечеринки, я выбирался в несчетное количество жюри, проводящих такое же несчетное количество конкурсов. Мои коллеги по кафедре, среди них были и женщины, поглядывали на меня с угрожающим сожалением. Еще никто не говорил о моем моральном разложении, но мне давали понять, что возмутительный демократизм, который я допускаю в своем общении со студентами, — бесспорный шаг к краю пропасти. Зловещий ореол донжуанства высвечивал загадочные и необъяснимые детали моей личной жизни.
Ничего подобного не было на самом деле: ни моего донжуанства, ни моего желания оказаться непременным участником всех этих студенческих кружений. Я просто не знал, как себя вести. Я стеснительно краснел, если кто-либо из моих коллег во всеуслышание раздраженно заявлял, что в Строкова влюблена половина курса. Как ни странно, никто не желал обратить этих слов в шутку. Я тотчас же оказывался в центре внимания, и, преодолевая стеснение, мне приходилось отвечать, что это много лучше, нежели если бы та же самая половина курса стала меня ненавидеть.
Старик Кедрин, человек наблюдательный, сочувствовал мне.
— Напрасно ваши коллеги завидуют вам. Напрасно. Вас надо жалеть. Ваше положение драматично, мой друг. Мужчины полны желания вас побить. Ваше присутствие, ваша готовность принимать и отвечать на знаки внимания со стороны милых созданий лишает мужчин права почувствовать себя властелинами их душ. Эти юные сумасшедшие женщины каждого из них сравнивают с вами. О чем, кстати, говорят вслух. У вас есть единственный выход — жениться!
Любое знакомство мужчины с женщиной банально. После каждого из них можно сказать: уже было тысячу раз. Это случилось осенью. Мы встретились с ней на овощной базе. У каждой эпохи свои атрибуты. В осенние дождливые дни на овощных базах встречается достаточно интеллигентных людей. Ее звали Таней. У нее была хорошая профессия — шеф-повар. Мне везет на хозяйственных женщин. Белокурая, смешливая, с ямочками на щеках. Вся ладненькая, упругая. Она работала на сортировке лука, мы — на его разгрузке. Каждая кафедра должна была выделить двух человек. Выделили Лямина и меня. Это была маленькая месть за мою популярность.