Я лежал молча, по-прежнему закрыв глаза. Не хотелось ни двигаться, ни говорить. Я чувствовал пустоту, которая сжималась внутри меня, и сам я будто проваливался в эту сжимающуюся пустоту. Да и что я мог сказать? Броситься разуверять ее, взахлеб повторять слова, что она все придумала, всему виной ее мнительность? Егор здесь ни при чем. И наши обязанности в обществе ни при чем. Ничто не изменилось, и нечему изменяться. Нечему! Я мог бы выпалить эти слова, взбудоражить ими ее и себя. Но я молчал. Молчание было большей правдой, чем сами слова. Ничего сверхнеожиданного не произошло. Нам надо привыкнуть к своему новому состоянию. Только и всего — привыкнуть. Хочу сказать ей об этом, но не произносятся, не выговариваются слова. Есть формула, и она у меня в голове, и незачем оглашать ее вслух.
Разрушилось постоянство временного. Это конец.
Мы еще встречались по инерции. Я — из желания доказать ее неправоту, она — уступая мне, страшась одиночества, безликости тех других встреч с мужчинами, которые могут быть и будут наверное.
Задавал ли я себе вопрос, зачем мне эта связь? Легче всего сослаться на обстоятельства. Мне нужно было какое-то постоянство отношений с женщиной, которая не будет со мной открывать для себя мира этих отношений. Которая знает, догадывается, по крайней мере, чего ждет мужчина от этих отношений. У нас было достаточно тем для разговоров. Я частенько забывал о назначенной мне роли, и тогда она слушала меня с интересом, да и сама она была живым собеседником. Торговая школа, затем пищевой институт. Это уже кое-что. Она не умела говорить о высоких материях, однако настрадалась в жизни и была мудра этим страданием. Я же жил разумом. Я понимал, что мой выбор должен быть выбором разума и, как всякое логическое построение, он, этот выбор, исключал случайность.
«Надо научиться дифференцировать, — говорил я себе, — отделять главное от второстепенного. Все случайное уже объяснено фактом случайности».
Встреча с Таней — случайность, дань обстоятельствам, моменту настроения. По своей сути человек чужд крайностям. Крайности — всегда вынужденное состояние. Если в твоих руках одна половина, то другой быть не может. Или — или. Компромисс — удел разума. Я хотел компромисса, я желал его.
Можно чувствовать себя виноватым, но столь же органично отрицать вину. Тут желательно уточнение: чувствовать себя невиноватым и отрицать вину — состояния разные. Если я отрицаю, значит, я предполагаю, что меня можно обвинить. Этот посыл мне чужд. Я не хочу ничего предполагать. Достаточно разумно и точно истолковать ее собственные слова. И истина окажется на поверхности.
О встречах. «Не знаю, отчего, но каждую очередную встречу с тобой я жду и воспринимаю как встречу последнюю». Мое ощущение встреч было иным, но об этом позже. Что это? Предчувствие или обычное состояние неуверенности, к которой привыкаешь, которая становится твоей сутью? «Ты приходил — это главное». Одна временная плоскость — только настоящее. Нет прошлого и будущего тоже нет. «Ты приходил — это главное». Ситуация, когда первая встреча может оказаться последней. Отсутствие истории отношений. Случайно встретились, не знаю, чего ожидать от встречи.
Ребенок тоже следствие случайной встречи. Игра в скрытность, в подставное лицо. Уверенность в том, что истинность не понадобится. Все прежние знакомства были скоротечны. Нет основания от следующего ждать большего. Я был не прав, ее истина не в случайности. Фразу надо построить иначе. Цепь случайностей, через которые она прошла, приучила понимать ее эти случайности как неотвратимую закономерность, как свой удел.
Одинокая женщина и мать-одиночка — это не одно и то же.
Сколько их было, матерей-одиночек, на нашем веку? Оставим в покое войну и послевоенные годы не станем ворошить. Вопрос «почему» в этом случае неприемлем. Потому что иначе быть не могло.
Уже и послевоенные годы так позади, что и вспомнить непросто. Поговорим о главном. Ощущение вины, которое я не признаю, исходит не от меня, оно излучается Таней. Она не говорит о моей вине. Спроси ее, и она скажет: никакой вины нет. И все-таки своим поведением она дает понять: за судьбу наших отношений несу ответственность я. Как я могу нести ответственность за судьбу предрешенного не мною? Это был временный сюжет. Он с самых первых шагов был обречен на временность. И не я и не она сделали его временным.