— Без наставника?
— Да. Так говорил Кафка о своей юности. Он всегда метался из стороны в сторону потому, что у него не было наставника.
— Верно. Припоминаю. Его отношения с отцом были действительно крайне сложными и полными внутреннего напряжения. Существует письмо Кафки к отцу — я как-нибудь принесу его вам, оно в высшей степени показательно: это как бы самоанализ, который сразу же раскрывает нам всего Кафку.
— Я уже читал это письмо, господин доктор. Оно очень слезное.
— Слезное?
— Я хочу сказать, что от него можно зареветь. Я…
— Да, тут вы совершенно правы, Рулль: вся эта кафкианская ситуация — мрачная и щекотливая. Но не огорчайтесь, Рулль; общими усилиями мы найдем подход к этому блистательно сложному комплексу. Затемин?
— Был звонок, господин доктор!
— Хорошо. К. следующему уроку я попрошу подготовить особенно точный протокол. Это наш долг по отношению к Кафке, господа. Всего доброго.
Харрах поочередно обходил в учительской своих коллег с каким-то списком в руках и спрашивал каждого:
— Придете в субботу играть в кегли?
— В котором часу?
— В семнадцать пятнадцать, у «Старого Фрица».
— Нет, — без обиняков сказал д-р Немитц. — Вы знаете, уважаемый коллега, у меня лекции — мне очень жаль!
— Разве в вечернем университете еще есть занятия?
— Зимний семестр кончается только тридцатого апреля.
— Ну что ж…
— Мог бы немножко порастрясти жирок! — вмешался Нонненрот. — Это способствует пищеварению, укрепляет член и придает заднице свежий цвет лица!
Д-р Немитц смущенно молчал, разглаживая свою газету.
— Господин Нонненрот, господин Нонненрот! — сокрушенно произнес Годелунд.
Нонненрот весело расхохотался.
— Знаю, знаю, уважаемый коллега, вы считаете меня величайшим засранцем нашего века, — невозмутимо сказал он. — Ничего, я и сам так думаю. Не зря же меня шесть лет подряд воспитывал Иван. Привет из Воркуты! Товарищи, обучайтесь боксу, и вы почувствуете, что такое жизнь!
Годелунд снисходительно улыбнулся.
— Так пойдешь ты в среду играть в кегли?
— Я? Неужели ты еще не безнадежен? Нет, дружок, меня ты не загонишь теперь даже на собрания католического рабочего союза, где сидят и греются в теплых шубах. Девять лет у Ивана, из них три года окопной вошью и шесть лет военным преступником! А когда я вернулся — тридцать три килограмма живого веса, — меня первым делом погнали на денацификацию. И как ты думаешь, кто заседал в трибунале и орал на меня, зачем-де я ходил с кружкой для сбора денег в кампанию «зимней помощи»? Бывший начальник наших окружных военных курсов! Уже опять с брюшком и опять на высоком посту. Нет, приятель, с тех пор ты не заманишь меня даже в союз козлов отпущения «Серенький козлик».
— Если все думают так, как вы, тогда давайте сразу же закроем наш кегельный клуб, — обиженно сказал Харрах.
— Ну нет, ради меня этого делать не стоит. Ведь демократическое большинство идет — сам шеф…
— Нет! Совещание директоров.
— Хюбенталь, Криспенховен, Кнеч…
— Идем.
— Годелунд, Куддевёрде, Гаммельби…
— Идем.
— Випенкатен…
— Нет, на этот раз я не смогу. Мне надо подлечить зубы.
— В моей едальне тоже завелся червяк, — заявил Нонненрот и оскалил свою щербатую челюсть.
Д-р Немитц с оскорбленным видом отвернулся и протянул Грёневольду газету.
— Может быть, вас заинтересует моя статья, — сказал он вскользь.
— Безусловно, — ответил Грёневольд.
Затрещал звонок, возвещая начало четвертого урока.
Д-р Немитц и Куддевёрде одновременно встали.
— Вы ссылаетесь на Ван-Гога? — спросил Грёневольд, на секунду отрываясь от чтения.
— Да. Я считаю его экстатическим мистиком современного искусства. Своего рода Достоевским в живописи.
— А знаете вы, что в свое время некоторые из его картин были причислены к «выродившемуся искусству»?
— Это мне неизвестно, — сказал д-р Немитц.
— Ван-Гог? А вы не ошибаетесь? — Куддевёрде был не на шутку испуган.
— Нет, это точно. Почитайте, что пишет о нем Розенберг в «Мифе двадцатого века». Это очень показательно.
— Этой чудовищной бессмыслицы я никогда не читал, — решительно заявил д-р Немитц.
— И «Майн кампф» тоже не читали?
— «Майн кампф»? Но позвольте, коллега! Куддеверде, а вы читали «Майн кампф»?
— Нет.
— Ну вот видите! Извините, уважаемый коллега Грёневольд, но вы, по понятным причинам, составили себе несколько искаженное представление о том, что читала интеллигенция «третьего рейха». «Лотта в Веймаре» ходила по рукам в те времена; люди прямо-таки с азартом искали ключ к «Мраморным скалам»[21]. Для более непритязательных умов существовал Вихерт. Но «Майн кампф» — об этой книге для нас вопрос не стоял.