— Уж это мы увидим! Увидим здесь, на школьном фронте, скорее, чем кто-либо другой.
— И прежде всего в шестом «Б»!
— Что опять натворил шестой «Б»? — спросил Криспенховен, входя в учительскую.
Годелунд молча протянул ему снимок, который только что обошел вокруг стола.
— Кто принес это?
Годелунд с улыбкой пожал плечами.
— Ну, я полагаю, что хоть классного руководителя они должны были посвятить, — коротко сказал Випенкатен.
— Нусбаум!
— Ну, тогда я ничему не удивляюсь! — Нонненрот вошел в раж. — Парень таращит на тебя глаза, словно только что глотнул святого духа, но я уверен — этот посланец крестьянской бедноты все время держит кукиш в кармане!
— Мальчишка распущен до предела! Как только он ступит за порог школы, он даже Не плюнет в нашу сторону!
— У мальчика нет отца, — сказал Криспенховен.
— Разве Нусбаум потерял отца? — спросил Годелунд.
— Да. На фронте.
— Ну, пожизненного права на хамство это все-таки не дает, — вставил Хюбенталь.
— Большой драмы в том, что мальчуган принес в школу этот снимок, я не вижу.
Випенкатен с минуту пристально смотрел на Виолата.
— Драмы? Драмы, уважаемый коллега, здесь, может быть, еще и нет. Но одно тянет за собой другое! Я бы мог кое-что сказать вам относительно характера этого ученика! Проработав педагогом тридцать три года, видишь глубже, чем когда только понюхаешь школы. Не примите это как выпад против молодых коллег или — тем более — против вас лично, уважаемый коллега Виолат! Кроме всего прочего, успеваемость Нусбаума по моему предмету — по стенографии — в последней четверти угрожающе снизилась.
— Аналогичный случай в моем секторе.
— Вы позволите мне взять эту фотографию? — спросил Криспенховен. — Я хотел бы побеседовать с парнем.
— Ради бога — если вы находите это целесообразным, вы же классный руководитель.
— Побеседовать с парнем! — ворчал Випенкатен. — Вот увидите, к чему приведет вся эта мягкотелость.
В дверь настойчиво постучали.
— Это шеф! — сказал Криспенховен. — Он хотел нам что-то сообщить.
Директор Гнуц обошел вокруг стола и каждому из присутствующих пожал руку — крепко, до боли. Затем он сел в кресло во главе стола, которое пустовало в ожидании директора — длинный, худой, изможденный желудочной болезнью.
— Господа! Завтра к нам прибывает новый коллега — преподаватель английского языка и истории господин Йоттгримм. Я позволю себе сказать, что мы сделали удачный выбор. Капитан-лейтенант, с высшим образованием, — подчеркивая это, я отнюдь не хочу ущемить коллег, которые пришли к нам из начальной школы и, так сказать, выбились из низов. Мы рады каждому, кто исполняет свои обязанности с воодушевлением, преданностью и от всего сердца. Я хотел только сказать: у нашего нового коллеги превосходная репутация! А что касается его педагогических возможностей, то здесь я мог бы уже высказать свое суждение — ведь мы с ним ведем один и тот же предмет, — при первом знакомстве он произвел наилучшее впечатление! В полном смысле слова. Полагаю, я не встречу возражений с вашей стороны, если предложу, чтобы мы собрались здесь завтра после пятого урока как бы для введения его в должность. Нам нужно еще обсудить кое-какие вопросы нашего школьного распорядка — это можно объединить. Да, коллега Матцольф?
— Я позволю себе спросить — что, наш уважаемый коллега католик или евангелического вероисповедания?
— Евангелического. Но какое это имеет значение? Ведь вряд ли у вас, уважаемый коллега, сложилось впечатление, что при моей системе пропорция…
— Я только позволил себе спросить, господин директор. Благодарю вас!
— Странно! Ну что ж, теперь снова за работу! Всего доброго, господа! — Директор Гнуц четким и гневным шагом покинул учительскую, не закрыв за собою дверь.
— У меня есть для тебя новый анекдот про Эйхмана! — сказал Михалек.
— Это будет номер семьдесят восемь. Когда у меня наберется сотня, папаша купит мне самый маленький японский транзистор, четыре диапазона.
Муль вытащил из кармана джинсов записную книжку.
— Валяй!
— Эйхман пришел к апостолу Петру…
— Во-от такая борода, — проворчал Муль.
— Знаю другой: Эйхман перед повешением принял еврейство.
— Зачем?
— Затем, чтобы на виселице по крайней мере болтался еврей!
— Сила.
Муль записал.
— Еще один?
— Еще два. Что я буду с этого иметь?
— Три гвоздика.
— Четыре!
— О’кэй!
— В своей будущей жизни Эйхман должен стать генеральным секретарем Организации Объединенных Наций.