— Ужинать! — крикнула мать из кухни.
Сестра отложила карандаш для бровей и вышла. Шанко так же внезапно перестал смеяться, как и начал, сунул руки в карманы и мелкой рысцой отправился следом за сестрой.
— Он должен после окончания школы идти в бундесвер. А он не желает, отказывается, — сказала Розмари на кухне.
— Надо было и его папаше то же самое сделать. Тогда я б не мучилась так всю жизнь.
— И я тоже, — буркнул Шанко.
— Ты? Тебе-то чего не хватало? Розог хороших, вот чего!
— Почему же отец не отказывался? — спросила Розмари.
— При Гитлере нельзя было. Он каждого к стенке ставил, кто не желал делать по-ихнему. Или на «курорт» отправлял.
— Куда? — спросила Розмари.
— Ну, в Дахау или где там все эти лагеря были. Мы это называли: на «курорт».
Сестра с надеждой посмотрела на Шанко.
— В настоящее время у нас демократия, — сказал он с ухмылкой. — Прелестная вещь — делай, что хочешь.
— Для тебя полезней было бы, если бы оставались порядок да дисциплина, как тогда. А то тебе не впрок…
— Ну, зачем же так горячиться, старушка? Я ведь не нарушаю закон. Напротив, я его свято соблюдаю. Я отказываюсь идти в бундесвер, ибо мне совесть не позволяет.
— Я бы на твоем месте греха побоялась, — сказала мать.
— Господь, который сотворил железо, сотворил и кузницы, чтобы перековать мечи на орала, — сказал Шанко и скрестил руки на груди.
— Это еще откуда?
— Образование, систер! Образование, оно одно делает пролетария джентльменом!
— Вы, нынешние, больно много читаете, — сказала мать.
— А вы, тогдашние, слишком мало читали, старушка. Иначе мы бы не сидели теперь в этой дыре.
— Нам всю жизнь вкалывать приходилось.
— Это меня не вдохновляет, — сказал Шанко и пододвинул свою тарелку поближе к сковороде с жареной картошкой.
— А клянчить у тех, кто работает, — на это ты мастер.
— Ябедничать некрасиво, крошка сестрица.
— Он у тебя опять одолжить хотел? На что?
— На кино. Расширяет горизонт.
— А меня-то хоть возьмешь? — спросила Розмари.
— Что там показывают? — спросила мать.
— «Черные деньги».
— Это еще что такое?
— Это гроши, добываемые с помощью всевозможных махинаций…
— И не вздумайте идти! Смотрите у меня!
— Да я это уже давно смотрела, — разочарованно сказала Розмари.
— …или горизонтальным способом. Ляжешь в кроватку — получишь взятку.
— Замолчи, или я тебе сейчас такую оплеуху закачу!
— Спокойствие прежде всего, старушка! Если бы ты умела добывать монеты, нам бы не пришлось попрошайничать.
— Я всю свою жизнь честно трудилась! И вам, кажется, хватало!
— Хватало, хватало! В том-то и дело, что не хватало! А посему мы и остаемся жалкими пролетариями в этом западном раю!
— Здесь у каждого есть кусок хлеба, не то что по ту сторону Эльбы!
— Вот голоса, которые обеспечивают ХДС победу на выборах! Путь к демократии лежит через желудок! — ухмыльнулся Шанко и принялся ковырять в зубах.
— Я в политике не разбираюсь.
— Но право голоса имеешь! Каковое и используешь, благо у нас царит демократия.
— Просто мне Аденауэр без усов и бороды милее, чем все усатые и бородатые, которых я перевидала на своем веку — и с закрученными усищами, и с подбритыми усиками, и с бородкой клинышком!
Розмари сняла чулки и спросила:
— Где у тебя стиральный порошок?
— Вон, на окошке.
Шанко закурил и улегся на диван.
— На летние каникулы, когда я ишачил на строительстве шоссе, — сказал он и глубоко затянулся, — нам пришлось укладывать асфальт возле виллы Прадека, этого бандита…
— Он когда здесь начинал, у него и гроша не было за душой, но уж больно он энергичный! Я у него еще там работала, до переезда сюда.
— А теперь у него две тысячи рабочих, семнадцать грузовиков для доставки товара, два завода, восемь миллионов на счету в банке, вилла тысяч на пятьсот, бунгало на Коста Брава, большой «ситроен», его мадам разъезжает на «альфа ромео», шикарный такой кабриолет, отделан кожей — нет уж, не от трудов праведных все это!
— Он всегда хорошо обращался со своими рабочими!
— А что ему еще остается делать по нынешним временам? За этим следит профсоюз.
— Его жена каждое воскресенье в потрясающей машине подкатывает утром с детьми к кафе «Перкун», покупает торт-мороженое на десерт, — сказала Розмари. — Я ее уже два раза видела.
— Которая жена?
— Ну, госпожа Прадек.
— Да он меняет жен как перчатки!