— У меня есть еще вопрос, господин Годелунд!
— Пожалуйста.
— Вот вы говорили о воскресении во плоти — как это можно себе представить? Допустим, что в году от рождества Христова шестьдесят таком-то на голову нам грохнется, скажем, атомная бомба: пятьсот мегапокойничков. Что же, все они так сразу и встанут по трубе архангела?
Годелунд напряженно всматривался в лицо Курафейского. Оно было по-прежнему безмятежно, сосредоточенно, серьезно.
— И самое главное, как мы потом соберем свои кости, если нас всех разнесет на кусочки? — спросил Мицкат.
— Был звонок! — вмешался Адлум.
— Помолимся! — сказал Годелунд.
— Отче наш, иже еси на небесех…
Нонненрот сидел в учительской, курил и читал футбольный журнал.
Годелунд мелкими шажками прошел мимо него, широко распахнул окно и только тогда поздоровался с коллегой.
— Надеюсь, вы хорошо провели воскресенье! — Он пытался изобразить на лице улыбку.
Нонненрот оторвался от журнала и языком перебросил сигарету в другой угол рта.
— Эти дубины из клуба «Шальке» опять проиграли в Дортмунде! Ну и мазилы! Привет, господин Годелунд.
— Вот как? — сказал Годелунд, обтирая салфеткой яблоко.
Нонненрот опять углубился в свой спортивный журнал.
— Позвольте вас спросить, сколько сигарет выкуриваете вы за день?
— Сорок!
— И вы находите, что это полезно?
— Нет, но и не так вредно, как женитьба!
Годелунд улыбнулся кисло и снисходительно, подошел к умывальнику и принялся тщательно мыть руки.
В дверь постучали.
Нонненрот поднял глаза, энергично потер себе нос и снова уткнулся в журнал. Годелунд неторопливо вытер руки, затем открыл дверь.
— Большое спасибо, коллега, — сказал входя Куддевёрде, — я не мог сам открыть: у меня руки заняты.
Он положил на свое место за общим столом стопку альбомов для рисования.
— Скажите, не знаете ли вы случайно художника по фамилии Руо, современного? — Куддевёрде четко выговорил фамилию.
— Француз?
— Да, Руо.
— Нет, не знаю, — ответил Годелунд, просматривая план своего следующего урока.
— Тот, что рисовал рахитиков? — откликнулся Нонненрот.
— Это, видимо, религиозный художник, — сказал Куддевёрде и с надеждой взглянул на Годелунда. — Он рисовал главным образом витражи для церквей.
Годелунд открыл библию и стал перечитывать какое-то место.
— У него все святые — яйцеголовые рахитики, если это тот, которого я имею в виду, — добавил Нонненрот. — Гибрид архангела Гавриила с товарищем Периклом.
— Этот художник жив? — спросил Годелунд.
— Понятия не имею. И нисколько не интересуюсь. Спросите коллегу Немитца. Ведь он у нас дока по части этой современной дребедени.
— Я думаю, вы путаете Руо с кем-то еще, — усомнился Куддевёрде. — Фарвик из шестого «Б» принес мне несколько репродукций. Мне они показались совсем неплохими.
— Ну, конечно, Фарвик, кто же еще. Лучше бы этот заумный питомец муз подучил биологию. Путает хромосомы с гонококками.
Звонок возвестил конец пятиминутной перемены. Годелунд аккуратно уложил в портфель библию, учебник и свои записи и направился в класс. Спор о Руо тем временем продолжался.
В коридоре стояли Кнеч и Криспенховен и смотрели, как Хюбенталь рисует на запотевшем стекле схему атомного реактора.
— Прихватите меня с собой, дорогой коллега! — воскликнул Хюбенталь, когда Годелунд, сдержанно улыбаясь, мелкими шажками прошел мимо них по коридору. — «И мой путь ведет в катакомбы!» Физика в шестом «Б».
Годелунд слегка замедлил шаг, пока Хюбенталь не поравнялся с ним.
— Доброе утро! — Он вяло ответил на пожатие Хюбенталя. — Мне в четвертый «Б». Был бы рад узнать, что вы хорошо провели воскресенье.
— Спасибо! Провел, как обычно. Опять ездил с мамой до зональной границы. Новый «190 Д» покрывает это расстояние за какой-нибудь час. А расстояние немалое — километров сто двадцать.
— Сигарета есть?
— Старик, подожди хоть до большой перемены!
— Во дворе, что ли, дымить!
— Можно пойти в сортир!
— Да брось! Давай!
— Бери, так и быть. Тут всего две. Одну оставь мне!
— Наверх пойдешь?
— Bon[5]. Трепло, Пигаль и Бэби уже там.
Мицкат и Шанко стремглав промчались по свежевыкрашенному коридору, состроив гримасы Харраху — тот был дежурным учителем и стоял у окна, к ним спиной. Мицкат извлек из кармана ключ, открыл дверь на чердак, запер ее за собой. Они медленно взобрались по неосвещенной чердачной лестнице.
— Пароль, товарищи?