Голоса стоявших наверху гудели, как саксофоны.
— Ротхендле!
— Добро пожаловать, товарищи! Милости просим в курилку славного шестого «Б»!
Мицкат и Шанко подсели к остальным на цементный пол возле батареи и закурили.
— «Ротхендле» — сигарета работяг! — сказал Петри и опустил глаза на свои бейсбольные ботинки.
— А также снобов.
— «Ротхендле» — ладан для Федеративной республики!
— «Ротхендле» — курево униженных и оскорбленных.
— И бродяг.
— И маленького человека.
— Трепло, ты острил и получше!
— Да перестаньте вы, — заворчал Адлум. — Еще рано состязаться в остроумии. Кроме того, скоро будет звонок.
— Но помочиться-то человек имеет право!
Затяжки становились глубже и чаще. Под низкой шиферной кровлей висел дым.
— Рохля сегодня опять был как вяленая рыба, — сказал Нусбаум и зевнул во весь рот.
— Анти здорово его поддел!
— Анти? Ну, где ему.
— Зато он так считает.
— Страшно интересно.
— Во всяком случае, Рохля — набожный болван, — сказал Шанко.
— Старик, закон божий — это ведь горький хлеб.
— Рохля делает, что может. А может он мало.
Муль встал и носком ботинка погасил свой окурок.
— Церковь — величайший театр мира, — с важностью сказал он.
— Ерунда на постном масле!
— Слушай, в воскресенье мне пришлось-таки с моей мамашей податься в храм. Причастие и тому подобные штучки. Думаешь, хоть кто-нибудь следил за службой? Кроме меня, ни один человек. Остальные набожно клевали носом или глазели на баб. Противно вспомнить! Я ловил каждое слово священника. Ведь удовольствие-то дешевое. Лекция с музыкой да еще глоток вина в придачу — и все задаром. И все-таки это халтура. В этой лавочке сам преподобный отец не верит в то, что он нам преподносит. Кому нужна теперь вся эта белиберда — голуби с изречениями в клюве и тому подобное? Наши братья на Востоке тоже еще не отделались от этого, разве что…
— Заткнись, Трепло, ты в этом ни черта не смыслишь!
— Но вы-то, католики! У вас ведь прямой провод к самому небесному боссу.
— В таком тоне я с тобой разговаривать не буду.
— Демократия! У нас демократия. Дай ему высказаться.
— Пий, старина, не строй из себя дурака! Подумай хоть пять минут обо всем этом цирке — и ты сам потащишь свой нимб к старьевщику! Неужели ты можешь всерьез сказать, что в наше время найдется человек — если только башка у него не набита опилками, — который еще способен верить в святого духа и в эту вашу деву Марию? Известно ведь, что ее обрюхатил какой-то GI[6]. Римский легионер по имени… ну, как его?.. Пант… Забыл! Завтра я тебе скажу точно.
— Меня это не интересует, — сказал Клаусен, пытаясь в потемках разглядеть время на своих наручных часах. — Ты свинья, Трепло, и потому для тебя весь мир — сплошной свинарник.
— Бросьте вы эту вашу позднехристианскую дискуссию. По-моему, гораздо важнее вот что: кто из вас слушал вчера радио Восточной зоны? — спросил Затемни.
— Брехунец? Еще чего! Лучше уж списывать сортирные стишки.
— А тебе не вредно бы разок послушать, товарищ. Сэкономишь деньги на репетитора по истории Германии!
— Интересно, что за песенку крутят теперь наши восточные братья на своей пропагандистской шарманке?
— Все ту же, красную.
— Там показывают неплохую передвижную выставку, уважаемые господа справа! Хорошенькие документики по делу Глобке и К°.
— Старые басни!
— И насквозь тухлые!
— Я тоже про это слышал. А знаешь, если хоть четверть из того, что они там говорят, правда, выходит, в нашем западном раю что-то прогнило. Прогнило до костей.
— А ты только сейчас заметил?
— Ехал бы ты обратно, Лумумба!
— Qui sait, qui sait[7].
— До тринадцатого августа ты бы мог встретить на дороге не одну тысячу беженцев.
— Может быть, ты найдешь возле стены или в колючей проволоке еще парочку беглецов, которых подстрелили твои «товарищи»!
— Паршивая штука эта стена!
— А кто ее построил?
— А кто заставил ее построить?
— Пошел вон!
— Коммунист!
— Народ ландскнехтов и мучителей!
— Спроси как-нибудь Ребе, что он об этом думает, — посоветовал Адлум.
— И спрошу, — сказал Затемин.
— По-моему, его цвет — розовый.
— И твой тоже. Верно, Дин?
— Ты про кого? Про Ребе?
— Вот тут ты и промахнулся!
— Красный цвет — гарантия на будущее. У этого еврейчика губа не дура.
— И вовсе он не еврейчик.
— Кто, Ребе? Скажешь тоже. Носище, как у пророка Аввакума.
— Вы, черти, уже восемь минут десятого! — закричал Петри и кинулся к лестнице.
6
Government Issue — казенного образца