"Иногда, подплывая к финишу, клялся себе, что теперь же, немедленно, заброшу плавание и уйду, не было никаких сил терпеть разламывающую тебя на части боль", - признался однажды Крэнстон. Я кивнул ему сочувственно головой, ибо это состояние было и мне знакомо. Оно-то да еще кое-какие личные обстоятельства вынудили меня раньше срока оставить тренировки. Но было бы обидно, если б такое случилось и с Крэнстоном; за долгую жизнь в спорте я не встречал человека, плавающего так красиво. Именно красиво (о скорости я молчу, ибо кто не знает Джона Крэнстона, чемпиона и рекордсмена, чьи секунды всегда выглядели фантастическими на фоне самых блистательных достижений), и за его плаванием я готов наблюдать часами.
Между тем Маккинли взялся за секундомер.
Я тоже поспешно извлек из карманчика свой призовой "Лонжин" с гравировкой и положил большой палец на головку.
Тренер что-то говорил, наклонившись к Крэнстону. Маккинли в свое время считался неплохим пловцом; в Мельбурне, на Олимпийских играх, чистая случайность помешала ему получить бронзовую медаль, но из завоеванного четвертого места он сумел выжать максимум прибыли. Сразу после Игр он распрощался с голубой дорожкой, организовал школу плавания в Калифорнии, и спустя четыре года в Риме двое его ребят сумели пробиться в призеры. Репутацию Маккинли едва не сгубил случай, когда у парня забрали золотую медаль за употребление допинга. Отголоски этого грехопадения слышались почти год, были исписаны горы бумаги, но Маккинли категорически отрицал какую-нибудь причастность к использованию запрещенных анаболиков. Спустя год Мондейл выиграл золотую медаль на чемпионате мира в Белграде и таким образом реабилитировал и себя, и тренера. Мне трудно судить, как оно было в действительности, но Маккинли вызывал у меня чувство настороженности, впрочем, что темнить, - он мне просто не внушал доверия.
Когда Крэнстон начал тренироваться у Маккинли (а это произошло вскоре после Игр в Мехико), я еще мало знал их обоих. Но позднее с Джоном у нас завязалась искренняя дружба, с его тренером мы едва здоровались...
Маккинли пошел к старту, Джон не спеша поплыл туда же, расслабленно выбрасывая руки и подолгу скользя после каждого гребка. Остальные пловцы, видимо, по команде тренера, перебрались на соседнюю дорожку. Я догадался: Крэнстон пойдет дистанцию. Сто или двести метров?
Джон взялся за бортик, неуловимым движением подтянулся и оказался наверху. У него было длинное мускулистое тело, широкая мощная грудь, узкие бедра и талия, которой позавидовала бы любая девушка. Я знал: весит он восемьдесят восемь килограммов, наверное, никто в олимпийском бассейне Монреаля не весил больше, но это не мешало ему плыть легко.
Джон вспрыгнул на тумбу, кончиками пальцев ощупал край. Встряхнул мышцами, неспешно наклонился и, словно выброшенный катапультой, взлетел в воздух, уже в воздухе включил ноги и сразу же, едва коснувшись поверхности, рванул руками воду.
Я перевел дыхание и краем глаза взглянул на секундомер. Стрелка отсчитывала секунды.
На Крэнстона никто не обращал внимания, бассейн был наполнен мелькающими в воздухе руками, белыми бурунами и шумом взболтанной воды. Тренерские свистки едва пробивались сквозь неумолчный гул.
Все! Я нажал головку секундомера.
Ну и дурацкий, наверное, вид у меня! Руки мелко тряслись, со лба стекали соленые капли пота и заливали глаза, во рту пересохло так, что свело челюсти.
Я не верил собственным глазам. Крэнстон проплыл сто метров (при всех скидках на возможные ошибки с включением и выключением секундомера) за 48, 8 секунды!
Как вам популярнее объяснить, что значили эти микроскопические частички времени для пловца? Джим Монтгомери и Джо Боттом незадолго до Игр сумели "выплыть" из 51 секунды: чуть-чуть, на самую малость, заметную разве что электронному секундомеру, опередили они стрелку. Их достижение поспешили объявить фантастическим. Результат на стометровке, то есть абсолютная скорость в воде, колебался на пределе человеческих возможностей, и даже футурологи осторожно предсказывали время 50.0 - 49,9 на конец нашего века.
Я спустился к самому краю трибуны и, когда Крэнстон приблизился к повороту, крикнул:
- Джонни!
Он услышал, остановился и стал крутить головой из стороны в сторону, мне пришлось крикнуть еще. Увидев наконец, он глубоко нырнул, почти у самого дна миновал плавающих и появился у бортика; оттолкнувшись от него, легко выскочил и подбежал к трибуне.
- Фи-фьють, - присвистнул он и сказал, протягивая мокрую лапищу: Привет, Олег! (Джон - единственный из знакомых иностранцев произносил в моем имени твердое "г").
Мы крепко пожали друг другу руки.
- Давно прилетел?
- Вчера.
- Ты видел, как я плыл?
- Видел... Но... - Я пожал плечами и неуверенно закончил: - Наверное, мой секундомер...
- Ты не ошибся. Это нормально.
- Я не могу поверить...
- Я ждал этого восемь лет! Впрочем... - Он замолчал, не закончив фразу, помрачнел, но тут же спохватился: - Слушай, я рад видеть тебя.
- Встретимся вечером?
- Нет, вечером занят. Тренировка. А что если нам сбежать из города? У тебя как со временем?
- Пока Игры не начнутся, слоняюсь по Монреалю как турист. Начну передавать шестнадцатого, накануне открытия.
- Распрекрасно! Целая неделя впереди. Шесть дней. А я прошу всего три! Иду! - Крэнстон обернулся и помахал Маккинли рукой. - Так вот, завтра в восемь я заеду за тобой. Надо отдохнуть перед стартами, расслабиться.
- Куда поедем?
- Здесь неподалеку есть чудесное местечко в Сент-Морис. Озеро с дивным названием - Лунное, лес, домик и ни единой живой души в округе. Словом, увидишь! Ты где остановился?
- В общежитии Монреальского университета. Корпус "С", 517-й номер.
- Это на Холме?
- Да. Вход возле памятника.
- Завтра в восемь, Олег!
Крэнстон разбежался, прыгнул в воду и вынырнул на шестой дорожке.