V.
Трудовое лето приходило к концу. Дела компании шли отлично, за исключением писцикультуры, до которой у Окоемова все как-то "руки не доходили". Впрочем, он выделил эту статью из общаго хозяйства на свой личный счет и не особенно безпокоился неудачами и медленностью. В свое время все будет... Сейчас он, даже и при желании, не мог бы отдаться этому делу, потому что его здоровье за последнее время сильно пошатнулось. Он это чувствовал, хотя по наружному виду и трудно было что-нибудь заметить. Да, там, где-то в таинственных глубинах организма, происходила разрушительная работа. Пошаливало сердце, а нервы находились в тревожном состоянии, как туго натянутыя струны. Окоемов волновался от всяких пустяков, напрасно стараясь сдержаться,-- выходило еще хуже. Ему начинало казаться, что все относятся к нему подозрительно, не доверяют ему, видят в нем человека, который хочет загребать жар чужими руками,-- и эти мысли неотступно преследовали его. Аппетит был плохой, сон -- тоже. А сколько передумывал он в такия ночи... Кругом все тихо; все спят, и только он один думает, думает -- думает без конца. Что ждет компанию, когда его не будет на свете?.. А ведь это возможно и неизбежно -- все равно, вопрос времени. Кто же заменит его и станет во главе дела,-- без этого пока нельзя, потому что иначе все разбредутся, куда глаза глядят. Основательнее всех Крестников, но и на него надежда плохая в виду последних инцидентов. Потом, другие не будут его слушать. Сережа не обладает достаточной твердостью характера... Одним словом, как Окоемов ни думал -- выходило одинаково скверно,-- и его охватывала томящая тоска. Окоемов понимал, что необходимо бросить на время всякую работу и серьезно отдохнуть. Европейский человек как-то умеет экономить свои силы и до глубокой старости сохраняет трудоспособность, а русский человек, особенно хороший, непременно зарабатывается до тла, а потом отправляется лечиться, когда уже и лечить нечего. Именно таким русским человеком был сам Окоемов,-- он никогда не берег себя, и теперь наступал момент расплаты. Да, он чувствовал изнемогающее безсилие и начинал презирать себя, как ни на что негоднаго человека. Все эти безсонныя ночи, дурное настроение духа, вялость -- все это только последствия всего прошлаго. -- Я себя чувствую нехорошо,-- говорил Окоемов жене.-- Мы на зиму уедем в Москву. Мне необходимо отдохнуть серьезно... Может-быть, доктора пошлют куда-нибудь за границу. Мне вперед больно об этом думать, потому что как-то не время... Нужно бы еще поработать здесь и тогда уже уехать со спокойной совестью. -- Здешней работы не переработать,-- заявляла Настасья Яковлевна, обрадованная мыслью о поездке в Москву.-- Тебе серьезно нужно отдохнуть... -- А как здесь все останется? -- Ничего, как-нибудь проживут и без тебя... Ведь это в тебе говорит известное самолюбие, что без тебя уж все рушится. Так каждый думает о своем деле, а не стало человека, смотришь, дело идет само собой... -- Ты отчасти права, хотя и обидно об этом думать. -- Сергей Ипполитыч тебя заменит на время... Он нынче совсем деловой человек... -- Гм... да, конечно... Странно, что Настасья Яковлевна точно привыкла к усилившемуся недомоганию мужа и не придавала ему особеннаго значения. Что же, он и раньше иногда прихварывал. Ей только делалось жутко, когда он смотрел на детей таким долгим-долгим взглядом, точно хотел прочитать на этих детских личиках их будущее. А он мучился именно мыслью о детях, которая затемняла даже заботы о дальнейшей судьбе компании. Как хотите, а человек всегда останется человеком и больше всего будет заботиться именно о своих детях, выплачивая этим путем тот долг любви, который был когда-то сделан на его собственное детство. И Окоемов мучился, любуясь детьми... Что их ожидает, когда его не будет? Какие люди будут их окружать? Что они будут видеть и слышать? Какая рука будет направлять их первые шаги? Господи, сколько хорошаго он хотел бы им оказать, но они сейчас еще не могли его понимать и платили за любовь только своими детскими улыбками. Если бы они продолжали его дело, его работу, его мысли, те лучшия мысли, для которых стоит жить на свете... Они вырастут большия, и он не увидит их большими -- разве это не обидно?.. У них будут свои радости, и он не порадуется вместе с ними, у них будет свое горе, и он не разделит его. Никогда еще ему не хотелось так жить, как именно сейчас; и никогда его жизнь не была так нужна, как именно сейчас,-- жизнь для детей, в которых все будущее. В Красном-Кусту и в Салге как-то разузнали об отезде Окоемова, хотя сам он и не говорил об этом никому. Это открытие скрытыми путями волновало теперь всю сторублевую компанию, и все имели такой озабоченный вид, приготовляясь вперед к чему-то важному. Уже давно возникло какое-то нелепое соперничество между Красным-Кустом и Салгой, и теперь оно выплыло наружу с особенной рельефностью. Вне партий стояли одна княжна и, отчасти, Сережа. Раздували дело главным образом краснокустския хозяйки, давно косившияся на Крестник