даже и при желании, не мог бы отдаться этому делу, потому что его здоровье за последнее время сильно пошатнулось. Он это чувствовал, хотя по наружному виду и трудно было что-нибудь заметить. Да, там, где-то в таинственных глубинах организма, происходила разрушительная работа. Пошаливало сердце, а нервы находились в тревожном состоянии, как туго натянутыя струны. Окоемов волновался от всяких пустяков, напрасно стараясь сдержаться,-- выходило еще хуже. Ему начинало казаться, что все относятся к нему подозрительно, не доверяют ему, видят в нем человека, который хочет загребать жар чужими руками,-- и эти мысли неотступно преследовали его. Аппетит был плохой, сон -- тоже. А сколько передумывал он в такия ночи... Кругом все тихо; все спят, и только он один думает, думает -- думает без конца. Что ждет компанию, когда его не будет на свете?.. А ведь это возможно и неизбежно -- все равно, вопрос времени. Кто же заменит его и станет во главе дела,-- без этого пока нельзя, потому что иначе все разбредутся, куда глаза глядят. Основательнее всех Крестников, но и на него надежда плохая в виду последних инцидентов. Потом, другие не будут его слушать. Сережа не обладает достаточной твердостью характера... Одним словом, как Окоемов ни думал -- выходило одинаково скверно,-- и его охватывала томящая тоска. Окоемов понимал, что необходимо бросить на время всякую работу и серьезно отдохнуть. Европейский человек как-то умеет экономить свои силы и до глубокой старости сохраняет трудоспособность, а русский человек, особенно хороший, непременно зарабатывается до тла, а потом отправляется лечиться, когда уже и лечить нечего. Именно таким русским человеком был сам Окоемов,-- он никогда не берег себя, и теперь наступал момент расплаты. Да, он чувствовал изнемогающее безсилие и начинал презирать себя, как ни на что негоднаго человека. Все эти безсонныя ночи, дурное настроение духа, вялость -- все это только последствия всего прошлаго. -- Я себя чувствую нехорошо,-- говорил Окоемов жене.-- Мы на зиму уедем в Москву. Мне необходимо отдохнуть серьезно... Может-быть, доктора пошлют куда-нибудь за границу. Мне вперед больно об этом думать, потому что как-то не время... Нужно бы еще поработать здесь и тогда уже уехать со спокойной совестью. -- Здешней работы не переработать,-- заявляла Настасья Яковлевна, обрадованная мыслью о поездке в Москву.-- Тебе серьезно нужно отдохнуть... -- А как здесь все останется? -- Ничего, как-нибудь проживут и без тебя... Ведь это в тебе говорит известное самолюбие, что без тебя уж все рушится. Так каждый думает о своем деле, а не стало человека, смотришь, дело идет само собой... -- Ты отчасти права, хотя и обидно об этом думать. -- Сергей Ипполитыч тебя заменит на время... Он нынче совсем деловой человек... -- Гм... да, конечно... Странно, что Настасья Яковлевна точно привыкла к усилившемуся недомоганию мужа и не придавала ему особеннаго значения. Что же, он и раньше иногда прихварывал. Ей только делалось жутко, когда он смотрел на детей таким долгим-долгим взглядом, точно хотел прочитать на этих детских личиках их будущее. А он мучился именно мыслью о детях, которая затемняла даже заботы о дальнейшей судьбе компании. Как хотите, а человек всегда останется человеком и больше всего будет заботиться именно о своих детях, выплачивая этим путем тот долг любви, который был когда-то сделан на его собственное детство. И Окоемов мучился, любуясь детьми... Что их ожидает, когда его не будет? Какие люди будут их окружать? Что они будут видеть и слышать? Какая рука будет направлять их первые шаги? Господи, сколько хорошаго он хотел бы им оказать, но они сейчас еще не могли его понимать и платили за любовь только своими детскими улыбками. Если бы они продолжали его дело, его работу, его мысли, те лучшия мысли, для которых стоит жить на свете... Они вырастут большия, и он не увидит их большими -- разве это не обидно?.. У них будут свои радости, и он не порадуется вместе с ними, у них будет свое горе, и он не разделит его. Никогда еще ему не хотелось так жить, как именно сейчас; и никогда его жизнь не была так нужна, как именно сейчас,-- жизнь для детей, в которых все будущее. В Красном-Кусту и в Салге как-то разузнали об отезде Окоемова, хотя сам он и не говорил об этом никому. Это открытие скрытыми путями волновало теперь всю сторублевую компанию, и все имели такой озабоченный вид, приготовляясь вперед к чему-то важному. Уже давно возникло какое-то нелепое соперничество между Красным-Кустом и Салгой, и теперь оно выплыло наружу с особенной рельефностью. Вне партий стояли одна княжна и, отчасти, Сережа. Раздували дело главным образом краснокустския хозяйки, давно косившияся на Крестникова по совершенно неизвестным причинам. Кто-то что-то и кому-то говорил, и т. д. Перед отездом Окоемов устроил общее заседание членов компании, чтобы проверить отчеты по разным статьям хозяйства. Цель собрания была самая скромная, но оно получило самый бурный характер, благодаря разрешившимся страстям. Началось с того, что Калерия Михайловна обиделась, когда Крестников попросил ее обяснить какую-то цифру в отчете по ея скотному двору. Она вся вспыхнула и ответила незаслуженной резкостью: -- Вы давно уже подыскиваете удобный случай, чтобы придраться ко мне... -- Помилуйте, никогда и ничего подобнаго не имел в виду,-- оправдывался Крестников.-- И даже готов извиниться за свой нескромный вопрос... -- Почему нескромный? Вот видите, господа... Окоемов попробовал-было потушить это недоразумение в самом начале, но только еще больше подлил масла в огонь. Как-то заговорили все разом, и никто не хотел слушать. Такого азарта еще не бывало на общих собраниях. -- Мы не желаем, чтобы оставался Сергей Ипполитыч!-- слышались голоса салгунцев.-- Не желаем... -- Господа, говорите кто-нибудь один,-- предлагал Окоемов, но его не слушали. Бунтовали, конечно, главным образом мужчины, а женщины угнетенно молчали, напуганныя всем случившимся. После бурных прений едва выяснилось, что кто-то пустил слух об отезде Окоемова навсегда, и что он бросает компанию на произвол судьбы, т.-е. с Сережей во главе. Бывший главный управляющий очень сконфузился таким оборотом дела и счел за лучшее оставить заседание. -- Что вы имеете сказать против Сергея Ипполитыча?-- поставил вопрос Окоемов. -- Да он ничего, Василий Тимофеич, когда вы тут,-- ответил Крестников за всех.-- Но положиться на него окончательно мы не можем... -- Дело ваше... Выбирайте, кого хотите. Каждый имеет право голоса, как мужчины, так и женщины... Будем голосовать вопрос. На баллотировку были поставлены два кандидата -- Сережа и Крестников. Результат оказался совершенно неожиданный: большинство голосов получил Сережа, а в меньшинстве оказался Крестников. В переводе это означало, что перевесило общественное мнение Краснаго-Куста, главным образом за него были женщины. -- Полагаю, что дело теперь ясно,-- резюмировал Окоемов.-- Это не мой личный выбор, а всей компании. Я могу только радоваться, что мое мнение совпало с желанием большинства... Обиженный всей этой историей Сережа начал отказываться от выборнаго поста, ссылаясь на то, что и ему тоже необходимо ехать в Москву. Он по-джентльменски указал собранию на Крестникова, как на самое подходящее лицо. -- Я ужо тоже не останусь,-- заявила княжна.-- Если Сергей Ипполитыч уедет, и я тоже уже уеду... Поднялся снова шум и споры. Все принялись уговаривать Сережу, но он твердо стоял на своем. -- Я лучше перееду в Салгу,-- предложил он компромисс. На этом и покончили. Больше всех была возмущена княжна, которая никак не могла примириться с допущенной несправедливостью. Окоемов не ожидал встретить в ней такую энергию и мог только удивляться. -- Ведь вы же его не любите, Варвара Петровна?-- говорил ей Окоемов. -- Это уже дело мое, а все-таки несправедливо. Вступился даже сам Сережа, чтобы успокоить княжну. -- Послушайте, Варвара Петровна, это даже хорошо,-- доказывал он, размахивая руками.-- Нельзя, чтобы в компании заведывало делами одно лицо... Я послужил довольно, теперь пусть другие послужат. -- Можно было это же сделать, только иначе... У вас нет самолюбия, Сергей Ипполитыч. Накануне самаго отезда Окоемова, Сережа пришел к нему в кабинет и долго ходил из угла в угол. -- Откровенно говоря, тебе не хочется переезжать с Салгу?-- спросил Окоемов, наблюдая друга. -- Нет, не то... Сережа еще усиленнее зашагал, теребя свою рыжую бородку. Потом он неожиданно остановился перед самым носом Окоемова и проговорил; -- Видишь ли, в чем дело, Вася... ехать одному в деревню, действительно, того... Одним словом, я хочу жениться. -- В добрый час. А невеста не секрет? -- Видишь ли в чем дело... да... Поговори ты с Настасьей Яковлевной, т.-е. попроси ее, чтобы она переговорила с княжной. -- А ты сам не умеешь? Сережа только пожал широкими плечами, улыбнулся и проговорил: -- А если она откажет? Мне она нравится, и, может-быть, я был бы недурным мужем... -- Ах, ты, недоросль...-- смеялся Окоемов. Настасья Яковлевна взялась за эту миссию с особенным удовольствием и отправилась к княжне для переговоров в тот же вечер. Княжна только-что хотела ложиться спать. В виду отезда Окоемовых, она чувствовала себя очень скверно. Ей не хотелось разставаться со своим любимцем Васей. -- Я к вам по очень серьезному делу, Варвара Петровна...-- торжественно заявила Настасья Яковлевна. Княжна почувств