А с порога по носу «приветливо» ударил затхлый воздух. Хорошо, рыбок так и не завела. Сдохли бы за такой срок с голоду. Как и их хозяйка, превратились бы в призраков этой квартиры. «А может и хорошо? Не одной мне здесь...» - дурацкая мысль. Настолько дурацкая, что даже улыбка на губах мелькнула. Впервые за... два года. Прогресс.
Потом был душ. Скинув в мусорную корзину все, от сапог на высокой шпильке до белья, выбросив упаковку презервативов из сумочки, затем, подумав немного, и саму сумочку, направилась в ванну. Встала на обжигающую холодом плитку. Открыла до упора оба вентиля и чуть не заорала от хлынувшей из лейки ледяной воды.
Мылась, как шахтер после забоя. Не жалея шампуня и геля, терла волосы, спину и грудь. Никакой мочалки, касаться ею себя не могла. Только ладонями по коже. Старательно и яростно, руки из суставов выворачивая. После третьего раза волосы стали как пакля, но все равно было мало. Хотелось еще. Жестче, чище. Чтобы от оболочки, которой касались чужие липкие пальцы, и сантиметра не осталось.
Смогла бы - вымыла и собственную память. Чтобы забыть навсегда, как рвало после первого раза. Как тянула губы в фальшивой улыбке перед двадцатым. Как держала на руках убитую девочку. Глупую, невинную, доверившуюся ей.
От кавардака мыслей и образов Инга сама не заметила, как перекрыла воду и вышла из душа. Халат, мужской, пушистый, схватила машинально. Год не прикасалась к нему. Висел на вешалке как бесполезный декор, а теперь зарылась в него до носа. Был бы капюшон, и голову бы укрыла, да не любил владелец халата капюшонов... Только их и не любил.
Звонок домашнего телефона заставил вздрогнуть. Отвыкла настолько, что сердце, казалось, на мгновение остановилось. Кто звонил, даже проверять не нужно было. О возвращении домой знал лишь один человек. На миг остро, до горечи во рту захотелось, чтобы Он оказался рядом. Чтобы ни искаженный дрянной связью голос, а Сам, весь. Большой, теплый, заботливый...
Глаза защипало от этого желания. Нутро в узел скрутило от тоски и отчаяния. Но не смогла... Ни "жду", ни "как дела". Слабачка. Выдернув провод из телефонной розетки, отсекла пути назад и медленно, как на эшафот, двинулась в спальню.
К кровати, которую давно не делила ни с кем.
К подушкам, на которых ночами лежала без сна.
В комнату, где никто не будет требовать встать на колени и прогнуть спину, чтобы слаще было трахать.
Сколько времени прошло, она так и не поняла. Кровать, как трясина на болоте, затянула ее, оплела по рукам и ногам пуховым одеялом, а из-за задернутых штор не ясно было: еще день, уже вечер или наступила ночь. Темное безвременье. И заснуть, как назло не получалось.
Против воли в мысли прокрадывались воспоминания и страхи. Память не отпускала. Разбавляя одну боль другой, мешала свои ядовитые коктейли. Презрительные взгляды, перекошенные от оргазма слюнявые рты, пальцы, впивающиеся в кожу с такой силой, будто на куски готовы были разорвать. Один хуже другого.
Лица пролетали перед глазами, как на карусели, и разобраться, кто есть кто, зацепиться взглядом за одно единственное девичье лицо - не удавалось. Это было ново. Раньше и во сне, и наяву она видела лишь ее... Худенькие плечи, белые губы, огромные погасшие синие глаза. Теперь за место на пьедестале кошмаров могли побороться десятки.
"Клин клином, клин клином..." - отчего-то повторялось в голове, и глаза болели все сильнее от невыплаканных слез. Закутанная с головой в одеяло, Инга даже не услышала скрежета ключа в замке и тихих шагов. Старый скрипучий паркет, как верный пес, не выдал своего хозяина. Бесшумно открылась дверь в спальню. Под весом мужского тела прогнулся матрас.
Глупо было думать, что Он не придет. Хотелось, чтоб бросил. Чтоб опротивела, как была противна самой себе. Но кому важны ее желания? Когда он у кого что-то спрашивал?
Перед глазами мелькнула ладонь со сбитыми в кровь костяшками, и шершавая подушечка пальца провела короткую линию от уголка глаз к уголку губ.
Нежно.
Медленно.
Подрагивая.
Вслед за пальцем, словно по волшебству, покатилась слеза.
- Я не отпущу тебя больше, - послышалось над ухом, шепотом.
Сильные руки выдернули из одеяла и расплющили на широкой груди.
- Слышишь? - уже громко. - Никому больше! Моя, поняла?
Ребра чуть не треснули - так стиснул. Зарылся носом в макушку, провел горячими губами по виску, а у нее от этого его отчаяния внутри как плотину прорвало.