Новости были неотъемлемой частью моей жизни, как напитки с молоком. Но уже тогда возникало чувство, будто с новостями что-то не так. Меня удивляло, почему газеты каждый день одинаковой толщины и имеют одинаковую структуру. В местной газете, которую выписывали наши родители (Luzerner Neuste Nachrichten), были такие рубрики: международные новости – одна страница, новости экономики – одна страница, сообщения о городской жизни в Люцерне – непременно две страницы и т. д. При этом неважно, сколько событий случилось в означенный день. В Швейцарии тогда не существовало воскресных изданий, но даже по понедельникам газета имела стандартную толщину (36 страниц), хотя в ней были новости за два дня – субботу и воскресенье. Мне это казалось странным. И это касалось не только газет: «Новости дня» тоже всегда занимали одинаковое время. Непонятно. Получалось так: нечто казавшееся важным в небогатый на события день, о чем сообщали в новостях, считалось несущественным в насыщенный день и замалчивалось. «Просто иначе не получается», – говорил себе я и больше об этом не рассуждал.
С годами я превратился в ненасытного поглотителя газет. Когда мне было семнадцать, новости из огромного и широчайшего мира стали потребностью номер один. Тогда я пролистывал любую попавшую в руки газету от начала до конца. Пока мои друзья резвились на футбольном поле или в лесу, мастерили модели самолетов или гуляли с девушками, я просиживал все выходные в читальном зале библиотеки Люцерна. Газеты тогда зажимали на деревянных вешалках – так, чтобы страницы не разлетались и издание можно было повесить на крючок. У многих газет был большой формат и колоссальный объем, а палка-стержень – такая длинная и тяжелая, что начинали болеть запястья, если все это держать на весу, сидя в читательском кресле. Я устраивался за огромным рабочим столом, раскладывал газету и перелистывал страницы – словно священник лежащую на алтаре Библию. Только мне надо было еще и вставать, склонившись над столом, чтобы разглядеть публикации на очень далеком верхнем краю газеты.
Я наблюдал, как в одно и то же время в тихий читальный зал приходили одни и те же пожилые господа (женщин почти не было) в костюмах и при галстуках – так было принято вечерами по выходным в сверхконсервативном Люцерне – и принимались читать газеты, как и я. Эти господа в роговых очках казались мне очень интеллигентными – таким же умным, солидным и таким же начитанным мне хотелось когда-нибудь выглядеть. Впрочем, во время чтения газет я уже видел себя таким. Информированным, далеким от рутины, парящим на интеллектуальной высоте. Ведь перед моими глазами мелькали президенты, пожимающие друг другу руку, природные катастрофы, попытки путчей и переворотов. Это был большой мир, действительно чего-то стоящий, – и я чувствовал неразрывную связь с ним.
Во время учебы в университете увлечение новостями у меня отодвинулось на задний план – просто потому, что нам, студентам, надо было прочитать очень много книг. Однако на первой же взрослой работе моя страсть к новостям снова была тут как тут. В должности финансового контролера авиакомпании Swissair я почти ежедневно летал на самолетах. Когда стюардессы совершали обход салона с кипами газет в руках, я тут же набрасывался на заголовки. На все подряд. Что не успевал «обработать» за время полета, складывал в свой «дипломат» (точно такой, как сегодня показывают в дешевых криминальных фильмах: прямоугольная модель с замками слева и справа; в кино их используют для транспортировки сложенных пачками долларовых банкнот) и дочитывал мировые новости позже, уже в гостиничном номере. Поскольку теперь в круг моего чтения вошли и международные газеты с журналами, я испытывал настоящую эйфорию. Казалось, я мог каждый день проницательным взглядом «видеть насквозь» все грани необъятного окружающего мира. Я достиг блаженства.