– Может, потому и боялся? Ну, из-за уколов.
– Нет, не потому. Вот просто неуютно мне с ней в одной комнате. И пахнет она так странно.
– Много какие старики воняют. Это они от возраста, а не потому, что они плохие люди.
– Нет, наоборот, в хорошем смысле странный запах. Как будто цветочная поляна. Мне казалось, что все папины пчелы на нее сейчас слетятся.
– И че тогда жаловаться? Вот ты, братик, трусишка был. Добрую старушку с цветочным дезодорантом испугался.
– Сама поймешь, как она придет, – пообещал я.
Описывая доктора Китагаву, я ничуть не шутил – жутковатая она. Очень высокая, как будто в молодости играла за баскетбольную команду. Если во времена ее юности в Японию уже успел прийти баскетбол. Длинные седые волосы редко когда убраны в прическу или косу. Заметно ассиметричные черты лица, как будто состоящего из одних только морщин, среди которых как-то получилось впихнуть глаза, нос и рот, в котором абсолютно все зубы на месте, хоть и пожелтели. Финальный штрих – клюка, которая у врача всегда при себе, несмотря на то, что старуха никогда не хромает. Ни дать, ни взять – ведьма.
Минут через двадцать я услышал, как вернулся папин пикап, на котором выехали за старушкой, которая хоть и всего лишь медсестра, но иначе, чем “доктор”, в народе не именуется. Уважают Китагаву-сан. Много народа она за свою долгую жизнь вылечила. Врачи приходили и уходили, а она так и оставалась на своем посту.
Стоило хлопнуть входной двери, меня накрыл тот самый странноватый дурманящий цветочный запах. И Тика-тян также носом зашмыгала, как будто бы у нее аллергия.
– И кто тут у нас такой весь больной? – услышал я хриплый голос старухи, который меня до глубины костей пронял. Повернул голову. Она и есть. Такая высокая, что вынуждена пригибаться, чтобы пройти в стандартную японскую дверь и при этом не сутулиться. Загорелая до состояния древесной коры кожа. Немного потертое домашнее кимоно, обтрепавшееся внизу, в районе лодыжек. Видимо, не стала наш деревенский медик тратить время, чтобы переодеться.
– А, этот? С ним в порядке все, его атомной бонбой не проймешь. Глянь, какой пухленький, – смех у медицинской сестры показался мне еще более неприятным, чем ее голос. И в бок меня скрюченным пальцем бабка ткнула как-то уж очень больно, в самую печень.
– Но у него же жар, Китагава-сама, – возразил откуда-то позади старухи мой отец.
– Так дали бы ему боярышник, корень кудзю или отвар ханасеки. Чего панику-то развели? Ему положен жар, такой он есть, – недовольно высказалась медик и вдруг цапнула за предплечье Тику, да так крепко схватила, что сестренка вскрикнула.
– А это у нас тут кто, а, Хиро? Дочка твоя, стало быть. Вся в мать, так скажу.
– Вы что, знаете, кто моя мама? – удивилась Тика, потирая руку, когда была отпущена. На коже у нее остался отпечаток ладони. Они с папой про то, что мы с сестрой полнокровные родичи, вроде бы особенно никому не рассказывали. Разве что Ямаде-сану отец наверняка выложил. Слишком они с пожилым полицейским большие друзья.
– Ты, девочка, за дуру старую меня не держи. Я её как тебя видала. И тебя теперь вижу. Сразу мне ясно, где чья кровь. Всё, Хиро, зови ту молодуху и везите меня обратно. Еще к полуночи температура у пухляша твоего пропадет. Ох и ладная же девка, так скажу. Ты, парень, за нее крепче держись, прими мой совет уж.
– Спасибо, Китагава-сан, – невзирая на протесты отца и сестры, я вскочил с кровати и поклонился старушке.
– А ну хватит! Не по чести мне от таких, как ты, поклоны принимать. Пошли уже, Хиро. Мне спать пора, старая я стала, посреди ночи по гостям шастать.
– И правда страшная, – тихонько прошептала Тика-тян, когда старуха скрылась во дворе. Почти сразу с улицы послышался хриплый смех медсестры, заставивший девочку в легком испуге заткнуться.
Глава 26
– Какая интересная женщина ваша медсестра. Она мне монетку на удачу подарила, старинную, – поделилась Мияби, которая принесла мне растворенный в воде порошок из корня кудзю. На вид гадость. На вкус, вероятно, тоже. – Пей, Макото, это очень полезно. Мне мама тоже всегда его от простуды даёт.
Пришлось сделать вид, что я мужественней, чем есть и выпить отвратительную жижу, чувствуя себя выживальщиком, который вынужден в диких джунглях пить грязную дождевую воду у себя из-под ног. Никогда не пил из лужи, но уверен, что какой-то такой вкус. Или пил? Внезапное соединение со своим прошлым воплощением описывается в буддийской легенде “Связь трех дорог”, согласно которой кармические узы с прошлой или будущей жизнью становятся реальны как раз для того, кто испил из чужого следа. Да, я специально интересовался всякой эзотерикой с того момента, как понял, что Хидео-сан – что-то большее, чем психическое расстройство. Но как-то ни одна мистическая версия мне убедительной не показалась.