Много времени мне потребовалось, чтобы понять ее трудную судьбу и еще понять, что такая судьба может ожесточить. Все из-за того, что в последующие годы сердце мое оказалось надолго запертым для матери. При этом все мы, однако, чувствуем чудесную правду, заключенную в словах Маленького принца: «Хорошо видеть можно только сердцем!» Вложил их в уста Маленького принца замечательный французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери. Я необычайно счастлив, что позже мне удалось найти путь к ее сердцу. Сегодня мы можем сообща оглядываться на нашу жизнь и говорить об этом, когда я навещаю ее, звоню по телефону или вместе с ней выбираюсь на прогулку. Совсем недавно она мне сказала: «Сейчас наступило самое счастливое время в моей жизни!» Можете представить себе, сколько счастья и радости подарила мне эта открытость ее сердца.
ДОЛГОЕ ВРЕМЯ БЕЗ СЧАСТЬЯ
Моя мать была в самом прямом смысле этого слова пасынком судьбы — самую большую часть своей жизни! Выросшая без отца, в нищенских условиях, болезненная с раннего детства, она была вынуждена уже во время учебы в народной школе заниматься тяжелым физическим трудом. В своей семье она так и не испытала любви, ласки, тепла, и эта жизнь без любви продолжилась, к сожалению, после бракосочетания с моим отцом. Им обоим пришлось расстаться через несколько недель, поскольку отца призвали в первые же дни войны. С той поры он, как и миллионы других молодых парней, вынужден будет вместе с немецким вермахтом пересекать Европу, перемещаясь от одного театра военных действий к другому.
В 1951 году он вернулся из русского плена совершенно другим. Для него, довольно толкового и музыкально одаренного человека, проведшего там свои лучшие, молодые годы, не было никакой «jeunesse doree», никакой «золотой юности». Он пережил много ужасного, был глубоко подавлен и сломлен как физически, так и духовно. Дома он не нашел того, что могло бы дать ему надежду на полноценную жизнь. Германия все еще лежала в руинах. Как вы можете прочитать в ранних рассказах нобелевского лауреата Генриха Бёлля, в то самое время он тоже страдал от полученных тяжелейших душевных ран. Да, начинающееся «немецкое экономическое чудо» вовсе не было благоприятным временем для чувствительных натур.
В любом случае у моего отца не было никакой возможности приложить свои музыкальные способности и тем самым кормить свою семью. Возможно, у него уже не было необходимой пробивной силы, которая требовалась в эти первые годы денежной реформы. Будь мой отец полон сил, он. определенно, сумел бы наилучшим образом использовать это время всеобщего подъема, ведь он происходил из уважаемой и обеспеченной гугенотской семьи и очень гордился своим происхождением. Он вырос в зажиточной мещанской среде — с няней и личным шофером, в той роскоши, которая была свойственна преуспевающей купеческой семье того времени. Что же его так сильно надломило? Почему ему так и не удалось проявить себя в жизни? Почему он не нашел в себе сил бороться за свое будущее?
ПОЧЕМУ МОЙ ВОПРОС ОСТАЛСЯ БЕЗ ОТВЕТА
К сожалению, верного ответа на данный вопрос, который меня очень волнует и занимает всю жизнь, от своего отца я так и не получил. Несмотря на все мои попытки отыскать путь к его сердцу, он из-за своей гордости так мне и не открылся, я не смог поговорить с ним об этом. И мне до сих пор больно, что далее в конце его жизни я не сумел до него достучаться. Я полагаю, что в глубине души он был уверен в своем высоком предназначении и значимости роли отца. И оба этих понятия в его представлении были тесно взаимосвязаны. Для него, как я полагаю, быть хорошим отцом означало иметь профессиональный успех и, отсюда, быть образцовым примером для собственного сына. А поскольку первого у него не было, то и примером, как ему виделось, он быть не мог. Я сегодня совершенно убежден, что именно по этой причине он замкнулся в себе. Он хотел скрыть свой стыд за профессиональную неудачу — от себя и от людей, которых он, конечно, любил больше, чем они могли предполагать. Поэтому он и окружил свое сердце непреодолимой стеной.
В ЕГО ЖИЗНИ ЦАРИЛА БЕЗЫСХОДНОСТЬ
Свою профессиональную карьеру мой отец закончил вахтером в ветеринарной лечебнице Мюнхенского университета. Ребенком я не мог, естественно, понять его так, как понимаю сегодня. Тогда я видел только, что свое отчаяние, свою безысходность и свою депрессию он заливал вином. Я никогда не забуду, что испытывал, когда его, пьяного, мне одному приходилось тащить из трактира домой, поскольку мать боялась его буйных выходок. Но вы не поверите, что всякий раз, когда после невероятных мук мне удавалось привести отца домой, такое событие я переживал как настоящий успех.