— Как они одеты?
— В черных спецовках... В кепках...
Быстрый бег оказался мне не под силу. Я почувствовал задышку и присел на мшистый пень. Немного передохнув, углубился в лес и услышал голоса. Оказалось, в лесу располагался полевой госпиталь, и поднятая по тревоге рота охраны уже успела прийти на помощь пострадавшим. Бойцы бросились прочесывать чащобу, а мы возвратились к машине.
— Вот тебе и полянка с ягодками, — проронил Буртаков.
Ели молча, торопливо. Быстро собрались к отъезду. Хозе осмотрел скаты, постучал по ним заводной ручкой. Потом ловко развернул «эмку» и по собственному следу выбрался на дорогу. Как ни придирчиво осматривал Хозе скаты, а все-таки одно колесо подвело. Подкатив на окраине Новограда-Волынского к полосатому шлагбауму КПП, мы услышали треск. Хозе открыл дверцу и, глянув на заднее колесо, что-то сказал по-испански.
Дежурный пограничник многозначительно посмотрел на своего напарника. Тот метнулся в посадку. Пока Хозе менял колесо, появился капитан с тремя бойцами.
— Чья машина? — грозно спросил.
— Редакции фронтовой газеты. — Хозе протянул капитану путевой лист.
— Машина задерживается, предъявите документы, — потребовал капитан.
— Вы не имеете права так поступать, — вскипел Буртаков. Его карие глаза сузились.
— Когда надо — имею, — отчеканил капитан. — Выполняйте приказ начальника контрольно-пропускного пункта. — Он долго рассматривал наши командировки и удостоверения. — Кто старший? Следуйте за мной! — Капитан повел меня в посадку и остановился у замаскированного блиндажа. — Так почему ваш водитель говорит не по-нашему?
— Он испанец. Подростком приехал в Советский Союз. Его отец сражался с мятежниками, погиб под Мадридом.
— Какие у вас еще имеются документы?
— Предъявленных мало? У меня есть членский билет Союза писателей.
— Покажите. — Перелистав билет, он сразу подобрел. — Извините, — козырнул. — Прошу вас правильно понять наши действия. — И доверительно: — Много дряни идет. Попадается шпионская шваль. — Капитан вышел на дорогу и, собственноручно подняв полосатый шлагбаум, пропустил нашу «эмку». Мы въехали в пыльный, хранящий следы недавней бомбежки город. Пожары потушены, но кое-где из разбитых домов серыми змейками выползают удушливые дымки.
Над окраиной Новограда-Волынского разворачиваются четыре девятки «юнкерсов». Что у них за цель? Какой объект выбрали для воздушного нападения? Бомбардировщики выстроились и на небольшой высоте повисли над шоссе. Автомобили рванулись вперед, стремительно помчались по обочинам, по хлебам, по пыльным полевкам. Гул нарастал. Воздух звенел натянутой до предела струной. О, этот нарастающий гул! Казалось, он вдавливал нас в землю. Может быть, мы так и остались бы стоять на месте в каком-то оцепенении, если бы не Хозе, который, надрываясь, кричал:
— Ложись! Ложись!
Я ласточкой влетел на обочине в какую-то рытвину, плотно прильнул к земле. Обдав меня пыльным ветром, близко прогремел грузовик, за ним, как сабли, сверкнули железные шины, с гиком пронеслась подвода. Только я собрался покинуть опасное укрытие, как все звуки на шоссейке заглушил свист бомб. Удар! Второй. Третий. Земля задрожала от сильных и частых толчков. И кажется: лежу я на дне ущелья, а вокруг обваливаются горы. Когда затихли разрывы и удалился гул бомбардировщиков, вылез из рытвины и увидел своих товарищей в кювете.
— Не зацепило?
Они молча продолжали ощупывать себя. Буртаков с облегчением закурил.
— Ну, братцы, пронесло.
Пыль оседала. Дым рассеивался. Мы осмотрелись. Какой здесь стоял грохот! Бомбы сыпались и сыпались, а на шоссе ни одной воронки. Пострадали хлеба. Огонь, пробежав по колосьям, оставил на зеленом поле черные круги и полосы. Четыре грузовика разбиты в щепы. Прямое попадание...
После бомбежки водители машин увеличили скорость. Они старались поскорее проскочить опасный участок. Мы целиком доверились соколиному глазу, расчету и ловкости Хозе. Да, этот испанский юноша умеет крутить баранку. Даже придирчивый Буртаков молчит.
Я смотрю на чистое и такое теперь опасное небо и хочу, чтобы оно затуманилось, потемнело от грозовых туч. Наивное желание. Вот показываются точки. Ох эти точки! Быстро они увеличиваются. Вскинул бинокль: ясно вижу девятку «юнкерсов». Хозе останавливает «эмку». Распахнув дверцы, ныряем в придорожный бурьян. Кто-то до нас успел побывать в кювете и даже отрыть неглубокие окопчики.
«Юнкерсы», описав полукруг, вытянулись над шоссе в цепь. Флагман, слегка покачав плоскостями, сбросил три бомбы. Огромные сигары со свистом понеслись к земле и на лету стали превращаться в шары. Тени от бомб скользнули над нашим кюветом. Земля качнулась. Дым черной водой хлынул в окопчики и едва не задушил нас острой кислятиной. Минут десять мы находились в зоне землетрясения. Потом грохот затих. Пыль осела. Дым рассеялся. Девятка «юнкерсов» потянулась на запад. На борту флагмана отчетливо виднелась большая черная цифра 9.
Покинув окопчик, мы побежали к «эмке». А вдруг случайный осколок прошил машину? Тогда прощай редакционное задание, никакие «попутки» не помогут выполнить его в такой сжатый срок. Хозе сел за руль. Мотор задышал ровно, без перебоев. Машина пошла.
Близко подобрались к шоссейной дороге воронки. Кое-где даже обломали асфальт. В кюветах горят перевернутые грузовики. Хозе часто останавливает «эмку». Приходится помогать раненым. Запах крови, йода, спирта. Наши запасы индивидуальных пакетов иссякают.
Буртаков, шаря в сумке, хмурится:
— Четыре бинта осталось. НЗ!
Я глянул на карту, мы только что миновали какую-то безымянную речушку, впадающую в Случь. И вдруг на окраине села Пилиповичи увидели самую большую воронку. Очевидно, для психологического воздействия фашистский летчик сбросил тысячекилограммовую бомбу. Он старательно прицелился: разворотил шоссе вместе с обочинами. Хозе, виртуозно преодолев кочки и ухабы, объехал внушительную воронку. Открытая местность сменилась лесистой. Водители приободрились. Движение наладилось, стало более ритмичным. Но вскоре лес заметно поредел. За селом Дедовичи к шоссе подступили хлеба. Водители теперь все чаще, выглядывая из кабин, осматривали небо. Я снова развернул на коленях карту. Впереди — Корец. До города десять километров.
Фронтовая дорога имеет свой язык. Можно закрыть глаза и только внимательно слушать, как идут машины. Тревога водителя передается мотору. И когда раздаются частые сигналы, скрипят тормоза и до слуха долетает шипенье шин, Хозе ничего не остается делать, как резко сбавлять скорость, а мне, уже в который раз, спасать свой нос от удара о лобовое стекло.
Десять километров пути... Но доберемся ли до Корца? Небо звенит... Две девятки! На шоссе машины не останавливаются. Бешено шуршат шины...
У «юнкерсов» та же тактика. Каждая девятка заходит на бомбежку автоколонны с тыла, описывает полукруг, разворачивается и, вытянувшись в цепь, завывает над шоссейкой. Но теперь «юнкерсы» не просто сбрасывают свой смертоносный груз: нависают коршунами, бомбят с пике. Видно, водители машин не новички, за несколько дней войны уже успели пройти школу фронтовых дорог. Попал под бомбежку — держи интервал, не теряй скорости. Как ни завывали пикировщики, как ни свистели бомбы, а все-таки не посеяли паники, не прервали движения. Важная автомобильная дорога жила, и за сотню километров от переднего края парни в синих комбинезонах совершали подвиг. До последней возможности вели машины. На легкие раны не обращали внимания.
— Рука еще может работать...
— Вроде ничего... — Поднимали капоты и с удивительной сноровкой устраняли повреждения.
Близкий разрыв бомбы приносит беду. Впереди нашей «эмки» темно-зеленый бензовоз мгновенно превращается в черное облако. Ослепительная вспышка — и неукротимо, яростно разливается по асфальту порывисто полыхающий бензин. Над шоссе гудят огненные вихри, крутят пыль, поднимают ее столбом, сметая с обочин песок и щебень. Человек выскакивает из охваченной пламенем кабины. Живой факел добегает до середины дороги, падает и в сильных всплесках огня становится черной головешкой.