— Семен Семенович!.. — с киношной укоризной протянул Забелин, и даже не просто протянул, а почти проблеял: — Се-е-емен Се-е-еменович! — развел руками он.
— Именно, Георгий Валентинович! — отрубил Гайтенко. — Раньше о таких уродствах слыхом не слыхали. А окороти вовремя подобных трепачей — до сих пор держава бы стояла. Великая была страна! Коммунисты не «отгегемонили», как ты говоришь, они это государство создали. Патриоты, а не демократы, которые всё под откос пустили. Как же, осчастливили тебя прихватизаторы! Вор на воре сидит и вором погоняет… Чему ты лыбишься? Думать надо, историю учить, прежде чем правильные убеждения с кондачка охаивать! Краснобай и баламут…
Назревала склока.
— От Дуремара слышу! — немедленно взбрыкнул краснобай и баламут Забелин. — Да сдались мне эти убеждения! Я, знаешь ли, брезглив, чтобы их касаться — их как тронешь, сразу вонь пойдет. Ты, Семен Семенович, как хочешь, но по мне коммунистами либо от природной дурости становятся, либо по корысти, чтобы с этой дурости дивиденды стричь. Будто непонятно, что в конечном счете дело всё в деньгах, а не в убеждениях! Нынче ты на реформаторов оклычился, а обломись тебе — сам бы первый в прихватизаторы попер. И прочие не хуже, раз лучше быть невыгодно. Поэтому-то и припахивает говнецом наша дерьмократия, потому что те же извращенцы, которые раньше в партноменклатуру шли, сегодня демократами работают. Вот бы с кем тебе «правильные убеждения» обсасывать, а мне… а мне — около птицы!
— А это то есть как?!
— А это по-английски, — объяснил Забелин, — а по-английски это — нээ бёд. — И шуганул по-русски: — По хер мне, по барабану, не ебет меня эта тряхомудия, — перевел он специально для Гайтенки. — Янчик, извини…
— Да мне-то что, коль скоро по-английски. — Яна со вкусом потянулась. — Шел бы ты в парламент, Буратино! — смачно добавила она. — Меня лично больше беспокоит, с чего бы это хроники затихли: не к добру, не устроили бы нам ночью раскардаш господа болящие, — сменила она тему, поскольку перспектива оказаться втянутой во вздорную разборку Яну не прельщала.
Забелин оценил.
— Вот где прагматизм — уж куда там пресловутой Сонечке! — от души расхохотался Гоша. — Вообще-то ты права, народ безмолвствует, три часа как минимум никто не вызывал… Маньяк, поди, свирепствует, — скорчил рожу он, — местность зачищает. Признаться, я как бы не в претензии — нехай потрудится, всё работы меньше, — обычным своим ерническим тоном заключил Забелин. — Нет, ну с чего же я в тебя такой влюбленный!..
Последнее относилось к Яне и было ей определенно near bird; и на этом тему можно было бы считать исчерпанной, а инцидент — исперченным, если б не Алиса. Средних лет, внешне ничем не примечательная, кроме нездоровой худобы и крашеных ядовитой хной завитыми волосами, обрамлявшими лисье личико с постоянно косящими мимо собеседника глазами, обычно старшая сестра держалась тихо, но всегда всё видела и слышала и никогда ничего не забывала. Обладая характером вкрадчивым и склочным, Алиса Борисовна слыла кем-то вроде местной интригантки — причем не из корысти или по злобе, а просто по натуре, очень может быть — из любви к искусству, как с долей снисходительности полагала Яна. Так или иначе, во всех ситуациях, спорах и разборках, даже тех, которые ее нимало не касались, Цуцко стремилась оставить последнее слово за собой и только в крайнем случае — за большим начальством. Также и теперь — в продолжение всего обмена мнениями просидев безмолвно у двери (у двери — чтобы слышать телефон в диспетчерской), под занавес она решила выступить.
Жертвой Алиса выбрала Забелина.
— А если это врач? — начала она негромко, но до того напористо, что сразу все притихли. — Почему вы думаете, что маньяк — не врач? Врач им быть не может? А почему же, собственно, не может? Если, например, доктора Забелина послушать, то с такими взглядами всё очень может быть. — И без тени юмора продолжила: — Может быть, никакого постороннего маньяка у нас в районе нет, просто кто-то из своих орудует? Не вы ли это, Георгий Валентинович? — серьезно заметила она.
Забелин поперхнулся.
— А чего вы морщитесь? Всё как раз по-вашему выходит, сами объявили… Может, вы не просто так, а по убеждению каждый месяц кого-нибудь из больных хороните? Тут еще разобраться надо, — процедила она тихо, но явно неприязненно.
— Ага, мало мне на службе трупов, хобби у меня такое — в свободное от врачевания время пациентов обухом глушить, — осклабился Забелин.
— Удавкой ты не пробовал? Говорят, сподручнее, — между прочим подсказала Яна.